сделал несколько прыжков, словно пробуя, не опасно ли это, и, взмахнув крылышками, улетел.
— Дети — это все, что у меня есть. Разве ты этого не понимаешь? Ты должен это понять: они — единственное, в чем я целиком и полностью уверена! Когда я думаю о них, все кажется мне таким ясным. Я знаю, они могут дать мне то, чего у меня нет: я стала бы им матерью и тогда бы поняла, кто я на самом деле, мы нашли бы с ними общий язык, и тогда я поняла бы, где мое место в жизни.
Наклонившись вперед, Сабрина протянула руку ко второй бутылке, немного помедлила, чтобы унять дрожь в руке и налила вино в бокалы.
— А мне казалось, задача родителей как раз в том и состоит, чтобы помочь детям понять, что они собой представляют, помочь им найти свое место в жизни.
Стефани вспыхнула.
— Это жестоко. Я говорю искренне.
— Я тоже. У Пенни и Клиффа уже есть то, что ты ищешь. За прошедший год они многому научились. Разве ты ничего не заметила?
— Нет, заметила! Черт бы тебя побрал, черт бы тебя побрал, ты же сама знаешь, что заметила! — Сквозь навернувшиеся на глаза слезы она сердито посмотрела на Сабрину. — Они стали совсем другими. Как я могла этого не заметить? Они стали… сильнее, чем раньше. — Она запнулась. — Смелее. Раскованнее. — И тут она произнесла слова, которые хотела сказать с самого утра, когда увиделась с детьми. — Как ты, Сабрина.
— Как мы обе, — поспешила добавить Сабрина. — Ты же воспитывала их все эти годы, пока я не заняла твое место.
— Нет. Ты же знаешь, что я хочу сказать. Все годы я завидовала тебе. И дело не только в той жизни, которую ты вела, нет, дело в том, что ты все время хотела приключений. Когда мы были совсем юными, это ты помогла мне избавляться от сомнений, ты даже командовала мной, и я была тебе за это благодарна… хотя быть благодарной так непросто! А потом, уже живя в Эванстоне, я, бывало, сердилась на себя за робость и думала: вот ты бы сделала все, чтобы познакомиться с каким-нибудь новым человеком, решить ту или иную проблему, или посмотреть опасности в лицо, вместо того чтобы избегать ее. Этому ты научила Пенни и Клиффа. Они никогда не смогли бы стать взрослыми, если бы они только злились на самих себя из-за боязни нового, они бы так не повзрослели за этот год. А теперь они будут все время идти вперед. Как ты.
И тут Гарт впервые ощутил прилив жалости к Стефани. Он понимал, что она права. За тот год, что они прожили с Сабриной, у его детей появилось большее желание идти вперед, готовность встречать все, что принесет им будущее, они прониклись большей уверенностью в себе. Они не стали сообразительнее или обходительнее, но теперь в большей мере могли бросать вызов окружающему миру. И Стефани это поняла.
Сабрина чувствовала, как Гарт испытующе смотрит на них. У нее мелькнула мысль, что сейчас впервые человек со стороны видит, как сестры стараются разрядить возникшее в отношениях между ними напряжение, видит всю любовь и уму непостижимую близость, связывающую их. Человек со стороны? И это ее любимый Гарт, отец Пенни и Клиффа. Вот он сидит, откинувшись на спинку кресла, всем своим видом демонстрируя спокойствие и небрежный интерес — такой же, каким Сабрина видела его уже много раз, хотя на самом деле он внимательно слушал, попутно оценивая, затем анализируя все и сопоставляя услышанное со своими представлениями. В том, как держался ее любимый Гарт, не было и тени небрежности или беззаботности. Он с неподдельным любопытством относился ко всему на свете и, за исключением тех случаев, когда его охватывал гнев, был готов выслушать все что угодно, однако доверял он только голым фактам; на эмоции он полагался лишь тогда, когда они не вносили путаницу в упорядоченный мир. Нет, он — не человек со стороны, он — частица того порядка, который Сабрина и Стефани восстанавливают после внесенной ими самими сумятицы. Он плоть от плоти их; и все они зависят друг от друга.
Она мысленно вообразила, что они втроем были как бы опутаны нитями паутины. Она оставалась невидимой, пока лучи солнца не упали на нее, на доли секунды отчетливо высветив прочность нитей и тесное переплетение их между собой. Да, вот мы сидим сейчас на террасе отеля в Париже под ярким солнцем и безоблачно голубым небом, и вьюрок проносится мимо, словно желает проверить, здесь ли мы еще. И мы, трое людей, причастны к этой трагедии. Казалось бы, какая ничтожная малость в масштабах всего мира, но применительно к жизни каждого из нас она приняла гигантские размеры. Жизнь опять то подавляет нас, то дарует нам счастье, то ввергает в пучину отчаяния. Да, мы ведем себя как исключительно воспитанные люди, но мы до смерти напутаны.
Молчание затягивалось. Вскочив, Стефани отошла на несколько шагов в сторону и, прислонившись спиной к стене, скрестила руки на груди, словно защищаясь.
— Знаешь, ты тоже здорово изменился. Это очевидно. Ты не такой жесткий, каким был раньше, — сказала она, обращаясь к Гарту, — даже несмотря на все те ужасные вещи, которые ты сегодня наговорил. Насколько я помню, у тебя всегда было жесткое выражение лица, как будто ты собираешься читать очередную лекцию или кого-то отчитывать. И хотя это и покажется смешным, но ты, похоже, тоже стал увереннее в себе, как Пенни и Клифф. Не знаю, о чем это говорит. Может быть, ты обнаружил, что жизнь не ограничивается одной генетикой.
Она перехватила его взгляд, брошенный на Сабрину, заметила, как их глаза встретились. Они смотрели друг на друга не отрываясь.
— Да, наверное, — вздохнула она. — Наверное, так оно и есть. И ты влюблена в него, — добавила она, обращаясь к Сабрине. — Я еще никогда не видела тебя влюбленной. Когда ты выходила замуж за Дентона, я думала, что ты любишь его, но это ведь было просто развлечение для тебя, правда? Теперь ты совсем другая. Такое впечатление, что у тебя в жизни все так, как и должно быть, что ты можешь идти дальше, ты не замыкаешься в себе… и растешь дальше.
Сабрина улыбнулась.
— Мне нравится, как ты сказала. То же самое я подумала про тебя, когда приехала в Везле.
— Ах… Значит, я тоже вызвала у тебя такие мысли? А кажется, что с тех пор прошло столько времени.
Стефани принялась расхаживать по террасе короткими, нервными шагами, еле касаясь рукой каменной стены.
— Может быть, со мной так и было. Мне кажется, со мной так и было, пока память не вернулась. А потом я так во всем запуталась…
Дойдя до угла, где заканчивалась терраса, она повернулась к ним лицом.
— У вас теперь новая семья, — сказала она чуть не укоризненным тоном. — Все вы так сильно изменились, особенно Пенни и Клифф. Они так… Боже,
— Стефани. — Сабрина уже привстала, собираясь подойти к сестре, но, наклонившись, Гарт придержал ее за руку. Она снова встретилась с ним взглядом и, ощутив тепло его руки, решила дать Стефани возможность разобраться во всем самой.
Стефани открыла глаза.
— Наверное… если дети счастливы, никто не вправе лишать их этого счастья. Они так прекрасны… правда, они так прекрасны, Пенни и Клифф? Так полны жизни и радости… Когда они, пританцовывая, шли по улице с Александрой, казалось, они идут покорять Париж. Им все было нипочем! Впрочем, нет, они тревожились, оттого что родители вроде бы разлюбили друг друга. А мне кажется, они уже привыкли к тому, что родители любят друг друга, правда? Они привыкли к этому. Дом, где безраздельно властвует любовь.
— Да, — тихо ответила Сабрина.
Наклонив голову и словно пытаясь собраться с мыслями, Стефани уставилась на камешек, словно вьюрок, долбивший здесь стену своим клювом.
— Всю прошедшую ночь мы не спали, и я все думала о том, как вы жили в Эванстоне, в этом ужасном старом доме: все постоянно скрипит и требует ремонта… и вот вы все собираетесь на кухне за ужином всей семьей… Я отчетливо представляла все комнаты в доме и в них — всех вас, всех вместе… Перебирала в памяти все, о чем ты рассказывала мне в Лондоне — школу, футбольные тренировки Клиффа, рисование
