— Но, Пенни, ты не знаешь, кто еще туда приглашен, а мы ведь в свое время говорили об этом, помнишь?
— Госпожа, — сказала миссис Тиркелл, — княгиня Александра хочет с вами поговорить.
Сабрина окинула ее непонимающим взглядом.
— Александра?
— Госпожа?
— Да. Спасибо, миссис Тиркелл. — Она взяла телефон и пошла в столовую, где они обычно завтракали. — Александра? Ты откуда звонишь?
— Я сейчас в Чикаго, в «Фэйрчайлде». Дорогая, знаю, с моей стороны это настоящее свинство, но мы остановились здесь всего на одну ночь. Не могли бы вы с мужем приехать и поужинать со мной? Антонио до позднего вечера будет занят работой, а мне так хочется тебя увидеть. Я не знала, что мы тут будем. Летели из Лондона в… сейчас уже не помню, то ли в Детройт, то ли в Питсбург, где Антонио надо было кого-то повидать, а потом он вдруг говорит пилоту, чтобы тот летел в Чикаго. Вот и я решила… Знаешь, я скучаю без Сабрины и подумала, как было бы здорово, если бы мы побыли немного вдвоем. Ты не против, что я это говорю?
— Нет. — Сабрина закрыла глаза и на мгновение представила, как она, Сабрина Лонгуорт, в Лондоне обсуждает с Александрой, в какой ресторан пойти вечером, следующий прием, следующий уик-энд на загородной вилле, следующую морскую прогулку… следующая морская прогулка, яхта Макса, прогулка у берегов Монако, взрыв…
— Дорогая? Если ты занята…
— Нет, мне очень хочется с тобой встретиться. А почему бы тебе не приехать к нам? Мы поужинаем и наговоримся вволю.
— К тебе домой? Но ведь ты живешь не в Чикаго.
— Но это рядом. От тебя это минут двадцать на такси. Хотя… только не говори, что Антонио не взял напрокат лимузин, для него это всегда было на первом месте… — Она запнулась.
— Не перестаю удивляться, — сказала Александра, нарушая воцарившееся молчание, — сколько всяких мелочей Сабрина тебе о нас рассказала. Да, он в самом деле взял напрокат машину, и я с удовольствием приеду к тебе. В восемь, хорошо?
Сабрина улыбнулась и подумала: столько времени прошло, а об ужине раньше восьми часов вечера даже говорить не принято. — Отлично. Увидимся.
Сабрина заставила себя переключиться с Александры на дочь.
— Ты мне этого не говорила.
— Я забыла.
Подошел Гарт, и они с Сабриной переглянулись.
— Я не против, — сказал он. — Если бы Вивиан не понравилась эта вечеринка, она бы не пустила Барбару.
Сабрина задумчиво кивнула.
— В десять ты должна быть дома, Пенни.
— Хорошо. В половине одиннадцатого.
— Мама!
— Пенни, позже нельзя, и ты это знаешь. Когда тебе исполнится двенадцать, можно будет приходить еще на полчаса позже.
— А вот Барбару отпускают до двенадцати.
— Что-то не верится.
— Ну… когда у них дома гости…
— А когда она куда-то идет, во сколько ей нужно быть дома?
— В половине одиннадцатого, — неохотно ответила Пенни, но тут же порывисто обняла Сабрину. — Ладно, согласна. А можно я надену новое платье?
— Да, но его нужно подшить. Попроси миссис Тиркелл.
Пенни помчалась искать миссис Тиркелл, а Гарт и Сабрина повернулись друг к другу.
— Мне так нравится, как ты разговариваешь с ней, — сказал Гарт. — Ее нужно все время сдерживать — вообще-то, с детьми всегда так, тем более если любишь, балуешь их, — и у тебя каждый раз прекрасно получается!
— Я люблю ее. Люблю Клиффа. Люблю тебя. — Обняв, она поцеловала его.
— Зачем Александра звонила?
— Сейчас вечер, и ей хочется поболтать. В восемь она приедет к нам ужинать: это говорит о том, что детей у нее нет. Не могу представить ее у нас дома, но, похоже, ей хочется просто поболтать. Тебе оставаться и слушать нас необязательно.
— Я собирался съездить в институт. Соберусь с мыслями и еще раз посмотрю работу Лу. Ты не против?
— Конечно, нет. Может, заберешь Пенни на обратном пути в половине одиннадцатого или будешь к тому времени дома, чтобы я забрала ее сама?
— Заберу.
Они снова поцеловались и замерли в объятиях друг друга. Лучи заходящего солнца проникали в столовую. Сюда доносились то звонкие голоса детей, то указания и советы миссис Тиркелл. Мой дом, моя семья, моя любовь, мелькнула у Сабрины мысль. Едва услышав голос Александры, она мысленно перенеслась в Лондон. Мгновение ей казалось, что она как бы держит две свои жизни в зажатых кулаках. И вот, не испытывая колебания или сожалений, она разжала руку, в которой была ее лондонская жизнь, и будто выпустила ее.
— Нет, я больше не вернусь туда, — сказала она в тот вечер Александре. Они сидели в библиотеке одни, на столике перед ними стоял кофейник и блюдо с остатками яблочного пирога, который испекла миссис Тиркелл. — Там проходила жизнь Сабрины Лонгуорт, а моя жизнь здесь.
Александра испытующе посмотрела на нее.
— Ты прекрасно выглядишь, в последний раз, когда мы с тобой виделись в Лондоне, вид у тебя был совершенно другой. Конечно, тогда, на похоронах, все было так ужасно. А потом эти поминки, когда публика стала объедаться так, словно боялась, что никогда больше не удастся поесть…
— Или остаться в живых, — тихо добавила Сабрина. — Люди едят после похорон для того, чтобы уверить себя в том, что они по-прежнему живы-здоровы, а о смерти и речи быть не может.
— Господи, ты говоришь точь-в-точь как она. Она примерно так бы и сказала, причем тем же голосом. — Наклонив голову, Александра внимательно посмотрела на нее. — Ты и похожа на нее, и не похожа. После похорон, когда все эти люди накинулись на еду, я наблюдала за тобой и думала, что сойду с ума, потому что была уверена, что ты и есть Сабрина. Я готова была биться об заклад, что ты — это она. Но теперь, пожалуй, не скажу наверняка. Ты… не знаю, как и сказать… тише, что ли, чем Сабрина. Нет, не так. Ты мягче, не такая резкая.
— Может, я просто счастливее.
— Ах, не знаю! Сабрину что-то беспокоило, — впрочем, как и всех нас, — но, знаешь, она была довольно счастлива, и нам с ней было хорошо вместе.
— Я знаю. — Сабрина с улыбкой посмотрела на подругу, она была рада, что та сейчас рядом.