над бассейном, над всем этим райским уголком Луветьера. То был монолог, заглушивший кузнечиков. Рот собеседник, конечно, закрыл чулком или шарфом, чтобы исказить голос.
— Президент Малитран, мы могли бы, разумеется, передать нашу информацию для всей прессы… Визит мадемуазель Патти и месье Рошана — лишь пример того шума в печати, который мы способны поднять.
Франсуа снова испытал неприятное ощущение, будто его используют для каких-то целей, и спросил:
— Как вы узнали, что можете найти нас здесь?
В трубке раздался короткий смешок.
— Я мог бы спросить мадемуазель Патти вчера утром, когда она пришла брать интервью у вас дома. Или вечером, когда вы встретились на террасе пивной «Эсперанс».
Доминик возмущенно воскликнула:
— Черт возьми! По какому праву вы следите за мной? И кто вы такой? Трус, который боится открыть свое лицо?
Ее собеседник не смутился.
— Только не провоцируйте меня!.. И вы должны быть благодарны, что мы выбрали вас из всех ваших коллег. Иные много бы дали, чтобы оказаться на вашем месте.
В этом разговоре с призраком было что-то сюрреалистическое. Молодая женщина взглянула на Малитрана. Настала его очередь вмешаться в беседу. Он решился.
— Чего вы хотите от меня? Если речь идет о шантаже…
Голос сухо оборвал его:
— Твои деньги?.. Нам на них наплевать!
Хозяин Луветьера всегда был мужественным человеком. И сейчас он не проявил никакого замешательства.
— Я знаю… Вы предпочитаете добраться до моей шкуры.
Ответа не последовало. Доминик едва слышно прошептала:
— «Мы», «сказать»… Он с кем-то советуется.
Голос невидимки прозвучал снова.
— Что касается вашей тачки… это была ошибка.
— Спасибо, что вы это признали, — иронически заметил Малитран. — А если это вы подтолкнули бедного Пере к самоубийству, то должны также извиниться перед ним.
«Фантому предлагают извиниться перед трупом, который лежит в морге с пулей в голове, — подумал Франсуа. — Словно в пьесе Ионеско…»
Незнакомец нетерпеливо воскликнул:
— Хватит болтать!.. На пресс-конференции, которая намечается после похорон, вы подадите в отставку. Или же мы выложим все карты на стол. И не в узком кругу. И тогда, поверьте мне, налоговая инспекция, ваши коллеги и даже ваша паства не позволят себя морочить… Они вас распнут. Меня удивит, если вам позволят опять опустить свой зад на трибуне стадиона не в качестве простого зрителя. Не говоря уж о риске сесть в тюрьму.
Кровь отхлынула от лица Пьера Малитрана.
— Вы меня не запугаете.
То, что он боялся каких-то разоблачений, не вызывало сомнения. В противном случае он бы воскликнул: «Валяйте! Пожалуйста!» И пригрозил бы привлечь своих преследователей к суду. Ничего подобного не произошло, но Франсуа почувствовал, что, даже припертый к стене, Малитран будет биться до последнего патрона. Человек, который своими руками сколотил целую региональную империю, никогда не уступит под принуждением.
Особенно если ему грозят отлучением от мира футбола, которому он ревностно служил. Их невидимый собеседник также, очевидно, ощутил эту решимость, ибо выложил новое свидетельство своей глубокой осведомленности о каких-то секретах.
— Мы не против семейного спокойствия… Но вы нас вынуждаете… Париж, шестнадцатый округ… Улица Поля Валери, дом три… Паула.
Последняя часть этого послания явно предназначалась для двух журналистов. На другом конце провода повесили трубку. Раздался протяжный гудок — такой же, какой сопровождает обычно электрокардиограмму в полицейских фильмах. Звуковой сигнал, показывающий, что больше не остается никаких надежд. Хозяин Луветьера принялся глотать свой напиток, словно его замучила вдруг жажда. Доминик положила трубку, пытаясь освободиться от наваждения.
Они снова с облегчением услышали непрерывный стрекот кузнечиков. Этот хор прогнал голос, который прозвучал, словно пророчество злого духа, предвещающего беду. Разговор лицом к лицу не смог бы создать такого представления о могуществе собеседника. Но, окунувшись в атмосферу привычных звуков, владелец Луветьера вновь обрел уверенность в себе.
— Если бы это было нужно для блага клуба, я немедленно оставил бы бразды правления. Хотя бы потому, что я позволил совершиться некоторым незаконным действиям. Но в оправдание хочу сказать, что они были неизбежны в той обстановке, которая сложилась в нашем виде спорта, когда многие профессиональные игроки считают, что сумма в чеке важнее радости победы… И мы не одни в таком положении… Сначала это произошло в теннисе. Затем последовал велоспорт. Вы это знаете лучше, чем кто-либо другой, Рошан… Французский футбол, связанный путами действующего закона, вынужден приспосабливаться к обстоятельствам.
Доминик прервала эту оправдательную речь.
— Кто-нибудь рвется на ваш пост?.. Есть ли такой человек, который не стал бы сомневаться в выборе средств?
Президент клуба театрально воздел руки к небу. На секунду он стал тем улыбчивым спортивным деятелем, каким его всегда знал Франсуа.
— Я мог бы назвать вам с полдюжины кандидатов… Но, между нами, их больше волнуют почести, чем проблемы…
Став серьезным, он добавил:
— Но убивать ради этого? Они бы побоялись…
Доминик не успокоилась.
— Все это очень смахивает на попытку сместить вас с поста.
Он согласился:
— Похоже на то. Что-то вроде предложения о покупке клуба… Но с какой целью… Мы не являемся предприятием, имущество которого можно было бы распродать потом по частям. Мы продолжаем еще платить за наши сооружения. Впрочем, они и не могут служить никому, кроме Вильгранда… У нас есть только игроки…
Франсуа тут же отреагировал на эти слова.
— Вот именно… представьте себе, что кто-то воспользуется созданной им обстановкой, чтобы добиться избрания на ваше место с единственной целью: уступить лучших игроков команды тем, кто больше даст. Если учесть, сколько вы заплатили за Гамбору, Кальмена, Лафану и особенно Эдинсона, их продажа сегодня могла бы принести изрядный куш.
Малитран отнесся к такому предположению скептически.
— На эти деньги сразу бы наложили руку кредиторы клуба. Если только кто-то не собирается получить взятку, а потом смотать удочки…
Доминик также высказала сомнение:
— Устроить аварию со смертельным исходом, подтолкнуть человека к самоубийству ради простою мошенничества… Нет… Не верится. Насколько я знаю, такие рыцари наживы — не убийцы. Это не вязалось бы с той респектабельностью, которой требует их профессия.
Франсуа с усмешкой выслушал столь аморальную похвалу сословию аферистов, но сомнения не рассеялись.
— Значит, мы снова возвращаемся к исходному пункту.
Он удивился гневной реакции своей помощницы.
