Вернувшись домой, Франсуа позвонил в правление спортивного клуба и узнал, что перевыборы президента, ввиду печальных обстоятельств, переносятся на следующий день после похорон, назначенных на субботу. Прессе было дано объяснение, что соперник Пьера Малитрана вел машину, находясь в возбужденном состоянии под впечатлением известия о гибели в небе его друга и покровителя Карло Аволы, и не смог избежать препятствия, встреченного на пути.
«Из глубины взываю к Тебе, Господи…»
Для Жан-Батиста де Ла Мориньера все кончилось. Но не для тех, кто остался. И, в частности, для футбольной команды Вильгранда, будущее которой теперь, когда чудесный спаситель исчез, оказалось более чем когда-либо неопределенным. Франсуа был связан с этой командой бескорыстным чувством симпатии, более сильным, чем любой профессиональный мотив. В течение многих лет он видел изнурительные тренировки, победы, поражения, травмы, полученные на поле, — словом, все, что составляет переменчивую славу этого спорта, испытывая восхищение и даже нежность к этим парням, способным приложить все физические и моральные силы ради одной цели — взятия ворот противника. Вавилонское столпотворение в раздевалке: французы, югославы, малийцы, англичане, поляки — и один общий язык на футбольном поле стадиона.
Это язык тотального футбола. И, хотя лица меняются в калейдоскопе контрастов, номера футболистов ему казались вечными, каждый из них играл предназначенную ему роль в этой симфонии красок и движений, которую представляет собой матч высокого уровня.
Франсуа пережил бы глубокую драму, если бы клуб вынужден был закрыть свои двери. Как множество других людей, представляющих все социальные слои в этом городе, он почувствовал бы себя сиротой. И это опасение толкало его приложить все свои силы для его спасения. Даже если бы для этого пришлось нарушить неписаные правила журналистики.
Это была не единственная его проблема. Еще была Доминик.
Франсуа боялся, что влечение, бросившее их в объятия друг друга, не переживет завершения расследования. Он думал с горечью: «Некоторые хранят пожелтевшие письма, другие — засохшие цветы. А ты сможешь сохранить образец прозы, который мы подпишем оба — Доминик Патти и Франсуа Рошан. Жаль. Звучит хорошо».
Були с неудовольствием смотрел, как он неподвижно сидит в задумчивости у телефона, и подошел потереться о его ноги, словно говоря: «Я-то буду всегда с тобой, ты это знаешь». Поняв намек, Франсуа погладил кота, говоря с ним громко, как с человеком.
— Ты считаешь, она захочет убираться в доме и стряпать для старого мужика и облезлого кота? Она заслуживает лучшей доли, старина. Совсем немного воды утечет, и она возненавидит нас: меня — за недостаток честолюбия, а тебя — за шерсть на всех подушках. А затем придет кто-нибудь ее возраста, и она оставит нас. И ты, и я будем от этого страдать…
Выгнув с мурлыканьем спину под рукой, пригладившей его шерсть, Були поднял к нему свою треугольную мордочку, на которой два глаза с золотистыми блестками, казалось, смотрели, слушали, понимали и сочувствовали одновременно. Хозяин вдруг осознал, что он непроизвольно играет сцену из фильма «Жена булочника», где увековечил свое имя знаменитый Ремю. Не осмеливаясь упрекнуть свою молодую и пышную супругу, которая сбежала с красивым цыганом, а потом вернулась домой, булочник клеймит в пекарне кошку, которая так же гуляет с каким-то наглым котом: «Ты ведешь себя совершенно разнузданно!»
Франсуа посмотрел на часы. Оставалось еще два часа до встречи в пивном баре. «Эсперанс». Этого было достаточно, чтобы заняться проблемой «номер один». Он набрал номер секретариата мэра-депутата Вильгранда.
— Если бы это были не вы, мой дорогой Франсуа, я отказался бы от встречи.
Широким жестом сеятеля Луи Жомгард повел рукой перед собой, показав на множество папок, разложенных на письменном столе его кабинета в мэрии.
— У меня так много дел… Подготовка к ближайшей сессии парламента… заседание генерального совета… Не говорю уж о тех бедах, которые обрушились на футбольный клуб… Политика — это действительно не служение в церкви…
В голосе народного избранника прозвучали фальшивые ноты. Он словно стремился отодвинуть момент, когда гость заговорит о цели своего визита.
— Садитесь, старина… Стакан вина?.. Кофе?.. У нас в коридоре есть экспресс-кофеварка.
Франсуа поблагодарил, отрицательно покачав головой. Жомгард откинулся на спинку кресла. На секунду в комнате воцарилась тишина. Шум улицы проник в открытое окно. Мэр-депутат сложил ладони у подбородка.
— Хорошо. Речь идет об интервью?
Гость повесил свой старый плащ на ручку предложенного ему кресла.
— Скорее, о разговоре мужчины с мужчиной, месье мэр.
— По поводу клуба?
— Если хотите.
Они вели себя, как вежливые дуэлянты, которые оценивающе приглядываются друг к другу, прежде чем пробить защиту противника решающим ударом, секрет которого приберегают до нужного момента.
— Согласен. Но предупреждаю: я могу уделить вам очень немного времени. Я принял вас между двумя запланированными встречами.
Его тон вдруг стал сухим, почти официальным, подчеркивающим дистанцию между ними. Несколькими фразами журналист коротко резюмировал то, что ему стало известно о связях покойного Карло Аволы с мафией и компрометирующих документах, позволивших ему манипулировать по своей воле Жан- Батистом де Лa Мориньером. Он не скрыл, что все эти факты (и другие, которые его коллега Доминик Патти установила в Сицилии) появятся в печати. Выслушав его с непроницаемым лицом, Жомгард поднялся и посмотрел в окно на игру воды в фонтане на площади.
— То, что вы мне рассказали, весьма прискорбно. Но вы должны признать, что за исключением этого бедного Ла Мориньера, мир праху его, который никогда не занимал в клубе решающего поста, никто в Вильгранде не может считаться пособником. И никто не может нести ответственность за преступную деятельность, которая, по вашим словам, выглядела внешне вполне респектабельно… — Депутат обернулся. — Тем не менее мы признательны вам, Франсуа, и большое спасибо за то, что благодаря вашему расследованию наш клуб не стал добычей этих преступников.
Он показал, что вопрос исчерпан.
Но гость сделал вид, что не заметил протянутой руки (в знак благодарности или на прощание?) и сказал:
— Но какой теперь будет судьба клуба? Поддержит ли мэрия снова кандидатуру Пьера Малитрана?
Собеседник резко оборвал его:
— Который все-таки был весьма неосторожен. Даже если я не ставлю его честность под сомнение.
Франсуа возразил:
— Какой у него оставался выход? Он хотел иметь профессиональную команду, отвечающую уровню первой лиги. Муниципальный совет отказал ему в субсидиях, которые позволили бы осуществить это желание. Поэтому у него не оставалось ничего другого, как использовать практику «черной» кассы.
— Которую я совершенно не одобряю.
Казалось, можно было услышать звук схлестнувшихся клинков.
— Но с ее существованием вы тайно соглашались, месье мэр.
Луи Жомгард отпрянул назад.
— Я хотел бы знать, с чего вы это взяли?
Журналист вынул из кармана своего плаща миниатюрный магнитофон и положил перед собой на стопку папок, включив кассету. В комнату ворвалась атмосфера футбольного клуба, но лишенная его запахов пота и массажных кремов. Это был вечер победы над командой Сошо. В общем шуме легко можно
