Она сейчас так сильно презирала и ненавидела его, что чуть не задохнулась от переполнявших ее чувств. Но еще большую боль доставляло ей презрение к самой себе. «Я слышала, как некоторые говорили, что при случае продали бы своих родителей за пинту пива, но ты первый человек, который, ради того чтобы заплатить карточный долг, продал ту женщину, которой не раз клялся в искренней любви».
Через неделю к квартире на Креморн-гарден, где теперь была вынуждена жить Элизабет, подкатил огромный черный лимузин. Она села в него в полном одиночестве и через десять минут была уже около Болтонза. Назад ее доставили ровно через час, и, как только она открыла дверь, Жозе Луис бросился ей навстречу.
— Ну?
— О, просто прекрасно! Он очаровательный, сильный мужчина… и очень выносливый.
Он улыбнулся натянутой улыбкой, но в его глазах уже не было прежнего выражения. Теперь в них светилась жадность. Она бросила свой выходной плащ прямо на софу.
— Мы встретимся снова, — продолжала она. — На следующей неделе. Но, разумеется, за меньшую сумму. Ты всегда был склонен преувеличивать. Да, он очень богатый человек и совсем нежадный. Почему ты солгал мне, что проиграл меня в карты? У тебя же нет никаких карточных долгов, — в ее вялом, апатичном голосе промелькнула досада. — Ты просто-напросто предложил ему меня за деньги, вот и все. Ты увидел, что я ему нравлюсь, и решил извлечь из этого выгоду.
После этих слов она с размаху ударила его по лицу, так что ее даже развернуло на каблуках, а в комнате раздался звук, напоминающий хруст сломанной кости. Удар был настолько сильным, что он откинулся назад и, зацепившись за что-то, упал на спину с ошеломленным выражением лица.
Она наклонилась над ним, посмотрела в его глаза испепеляющим, полным ненависти и презрения взглядом.
— Ты слишком жаден и самовлюблен, подонок! Ты хотел стать сутенером? — Ее насмешливый голос был полон брезгливости. — Но только не за счет меня! Если я решила зарабатывать деньги проституцией, то это мои деньги, мои, слышишь?! Вот эти
Тут же открылась входная дверь, и в комнату в сопровождении красивого молодого человека великолепного телосложения вошел Филипп.
— Вон! — повторила своему бывшему любовнику Элизабет, указав головой на дверь. — Вон из моей квартиры, вон из моей жизни! И если хоть одно слово… одно глупое вонючее слово вылетит из твоего поганого рта, на стол в полицейском управлении ляжет бумага со всеми подробностями, касающимися твоих сексуальных отношений с семнадцатилетней дочерью одного очень известного герцога. Я ясно изложила свою мысль?!
Черные пуговки его глаз перешли с ее лица на двух мужчин, а потом — обратно. Обругав ее всеми известными ему испанскими ругательствами, он тем не менее вынужден был отступить. Сохраняя между двумя мужчинами и собой безопасное расстояние, он в конце концов добрался до двери и исчез. Они слышали, как он скакал по лестнице через две ступеньки.
— Великолепно! — Филипп захлопал в ладоши. — Возвращаемся к нормальной жизни.
Но Элизабет разрыдалась и спрятала лицо в ладонях.
— Ну-ну, успокойся… Мне казалось, что ты выплакала все слезы гораздо раньше.
— Мне тоже так казалось. Спасибо тебе. Я так рада, что рассказала тебе все, потому что если бы я этого не сделала, то никогда бы не узнала ни об этой сутенерской сделке, ни о Луцинде Колепорт — дочери герцога.
— Ладно, что было, то было. Все закончилось. А теперь… пожалуйста, Элизабет, не плачь. О, я вижу, на тебе новый пиджак, мне бы не хотелось, чтобы на этом красивом атласе остались следы соленых слез. Вот, возьми мой платок. Робин, думаю, надо выпить?
— Я плачу не о нем, не думай, — захлебываясь, проговорила Лиз. — Это слезы жалости к самой себе. Глупая, одурманенная и бестолковая девчонка!
— Но все уже прошло…
— Мне же говорили, говорили, говорили, почему я не слушалась? И ты мне говорил, и папа, и Бой.
— Думаю, все можно списать на временное безумие, которое охватывает любого, кто слишком углубляется в лабиринты любви. Я знаю, что говорю, потому что сам побывал в твоей шкуре. Чувства притупляются, взор затуманивается… Ну что ж, мы все рано или поздно должны пройти через подобные испытания.
— Я больше через это никогда не пройду, никогда.
— Эх, глупышка, — неодобрительно пробормотал Филипп.
— Я уверена в этом. Кстати, знаешь, сколько я заработала сегодня вечером? Ты просто себе не представляешь, десять тысяч фунтов! — Лиз хихикнула. — Я тебе сейчас еще кое-что расскажу. Сегодня вечером я получила огромное удовольствие от секса. Это было прекрасно. Можешь себе представить, насколько это было великолепно, если я сама тебе об этом говорю! Я полностью отдалась работе, и по всему было видно, что он остался мной очень доволен. — Она еще раз хихикнула.
Филипп с изысканной вежливостью прокомментировал:
— Я бы больше удивился, если бы он дал меньше.
— Меня это вполне устраивает, потому что в какой-то степени компенсирует те деньги, которые я потратила на этого… этого…
— Да, мы понимаем, что ты имеешь в виду.
— …и теперь я смогу отдать все свои долги, а вот это тебе… — И она протянула ему пачку банкнот. — Я очень тебе благодарна, Филипп. Я предполагала, что эта идея исходила от моего Любимчика, но мне не могло прийти в голову, что он хочет стать моим сутенером. Я поначалу думала, что он действительно проиграл эти деньги в карты.
— Он слишком большой мошенник, — покачал головой Филипп. — В принципе это был вполне закономерный поступок. Так как ты перестала снабжать его деньгами, он решил заработать их новым способом, по-прежнему используя тебя, если не учитывать, конечно, тот случай со стариной Хью Колепортом, которого он шантажировал.
— Она действительно беременна?
— Боюсь, что да. Насколько я знаю, старый Колепорт воспользовался хлыстом, когда этот болван имел неосторожность предложить ему, что за приемлемую цену спасет честное имя его дочери. Теперь он остался ни с чем.
Филипп вздохнул с явным облегчением, особенно теперь, чувствуя в руках приятную хрустящую упругость тысячи фунтов.
— Я возьму эти деньги, потому что беднякам не приходится выбирать… Вдобавок ко всему я еще считаю, что я честно их заработал. Ведь у нас с тобой одно общее дело. Ты занимаешься телами, а я — информацией. — Их глаза встретились, и они поняли друг друга. — Да… Я мог бы подкидывать тебе покупателей…
— Клиентов!
— Очень хорошо, клиентов, за чисто символическую плату… скажем, десять процентов. Ты не против?
— Конечно, нет!
Они пожали друг другу руки, как бы скрепив этим пожатием свою сделку.
— Вот, смотри, мой мальчик, — сказал Филипп, обернувшись к молчаливо стоящему в стороне красавцу, — это называется использовать свой шанс. Ничего не отвергай. Возможности — это такие капризные женщины, которые очень быстро обижаются и уходят, при этом, учти, они уже никогда не возвращаются.
Лиз глубоко задумалась.
