иерархию. Легко понять, почему Малахия так ненавидит Тревельяна. Малахия всегда говорил о лорде Ниалле словно о короле. Раз все графство принадлежит Ниаллу Тревельяну, раз он и магистрат здесь, можно считать его и королем – какая разница.
– Сегодня утром замок посетили пятнадцать человек, все они требовали, чтобы Малахию повесили. Люди хотят, чтобы выходкам этого парня раз и навсегда положили конец.
– Его поймали? – прошептала Равенна безжизненным голосом, полным горя.
– Нет. Он скрывается, но когда его поймают…
– Когда его поймают, вы скажете, что Малахия здесь ни при чем.
Тревельян приподнял бровь.
– Как это?
– Потому что этой ночью он был со мной, – выговорила Равенна, стараясь, чтобы лицо ее оставалось каменным. Ложь – смертный грех, но она не могла поверить во все те страхи, которые рассказывали о Малахии. К тому же это было правдой: Малахия провел с ней прошлую ночь. Во всяком случае, часть ее.
Но к ужасу ее, когда алиби оказалось высказанным, она увидела по лицу Тревельяна, как отнесутся все жители Лира к подобному оправданию. Все скажут, что они с Малахией сговорились, так как являются любовниками. Ее репутация – если она еще располагает таковой – будет погублена.
– Судя по той одежде, в которой я тебя отыскал, можно не спрашивать, чем вы занимались. – Лицо лорда сделалось жестким, он словно сдерживал желание дать ей пощечину.
– Скажите лорду Куинну, что Малахия не поджигал этот сарай. Он не из Белых парней. И никогда не причинит кому-нибудь боль намеренно.
– Он ведет себя очень плохо, Равенна. Говорят, что он причинил боль людям… более того, убивал их, желая того или не желая. Он хочет добиться справедливости несправедливостью. И ты – дура, если не способна понять это.
Поглядев на графа долгим взором, Равенна рухнула на постель, признавая свое поражение.
– Не знаю, поджигал он этот сарай или нет. Скажу одно: я была с ним вчера, и если потребуется, скажу это перед людьми.
Вдруг сильные руки графа подхватили ее и прижали к груди.
– Ты никогда больше не увидишь Малахию Маккумхала, понятно? Ты слышишь меня? Ты будешь обходить его стороной! И подальше!
С глухим рыданием она заглянула в его глаза. Столь гневного мужчину она еще не видала. Даже Малахия не был столь страшен.
– Какое право вы имеете приказывать мне, что делать, а чего не делать, и определять, кто годится мне в друзья, а кого лучше не знать? Вы ведете себя как ревнивый… – любовник, чуть не сказала Равенна; впрочем, едва не вылетевшее слово практически было высказано.
Тревельян выпустил ее, словно внезапно обнаружив в своих руках нечто мерзкое. Равенна упала на атласное покрывало и подушки грудой белого батиста и угольно-черных волос.
Поглядев на нее, граф сказал:
– Ты мне безразлична.
– Тогда почему мои личные дела так возмущают вас? – спросила Равенна, откинув спутавшуюся прядь со лба.
Тревельян поглядел в сторону, не скрывая отчаяния.
– Этот гейс погубил всю мою жизнь…
– О чем вы говорите?
– Равенна, ты слыхала, что такое гейс? – Тревельян повернулся к ней с тем же холодным выражением на лице, которое было ей так прекрасно знакомо.
– Я знаю, что это такое.
– На Тревельянах лежит гейс. Я преступил его.
Взгляд графа обратился к окну, за которым был виден могильный дворик. Черные надгробия выступали над низким туманом, который солнцу еще предстояло прогнать. Равенна поежилась, заметив выражение, мелькнувшее в глазах Тревельяна.
– Кое-кто в нашем графстве скажет, что в этой могиле лежит свидетельство моего непослушания, – прошептал Ниалл.
– А в чем состоит ваш гейс? – не удержалась от вопроса Равенна.
Граф поглядел на Равенну, и страшная улыбка изогнула его губы.
– В тот день, когда я поверю в гейс, я расскажу тебе о нем.
– Но… вы, должно быть, верите в него, хотя бы чуточку, иначе вы не поступали бы подобным образом, – голос Равенны стих, ибо Тревельян подошел к ней поближе. На жестком лице графа появилось вдруг выражение блаженства, которое не понравилось девушке.
– Я – просвещенный мыслитель. Современник девятнадцатого столетия. Признаюсь, все совпадения, связанные с этим гейсом, чертовски возмущают меня. Но чтобы верить в него – никогда. – Он опустился на край кровати и подсунул ей свою руку под затылок. Равенна глядела на него, испуганная, но и заинтригованная странными переменами настроения Тревельяна. – Равенна, ты выросла и стала красавицей; не думай, что я этого не замечаю. Просто меня бесит одна вещь. – Взгляд Ниалла опустился к вороту рубашки, открывавшему часть ее груди.
Смущенная собственной нескромностью, взволнованная этим вызывающим взглядом, она попыталась закрыть ворот рубашки, однако свободной ладонью он удержал ее руку у бедер.
– Что ты видишь, когда смотришь на меня, Равенна?
Взгляды их встретились.
– Что вы хотите сказать?
– Просто из любопытства – если я вдруг окажусь в твоей постели, сумею ли выдержать сравнение с твоим юным жеребцом Маккумхалом? Посмотри на меня, быть может, ты увидишь лучшего и более достойного партнера? – Он привлекал ее все ближе и ближе к себе, наконец Равенна почувствовала жаркое дыхание графа. – Или ты осмеешь меня и назовешь старым развратником, если я начну волочиться за тобой?
Багровый румянец обжег ее щеки. После ее собственного признания в отношении Маккумхала, после того, как граф подобрал ее в таком виде, он имел полное право считать ее женщиной легкого поведения. Тем не менее разум не успел погасить вспыхнувший в груди огонь. Такое оскорбление не позволяло просто проглотить обиду.
– Милорд, я отвергла бы вас не из-за возраста, – Равенна с ненавистью поглядела на графа, – а из-за тонкого ума.
Ниалл расхохотался. Равенна подумала, что граф отпустит ее. Однако, напротив, еще крепче сжимая ее в объятиях, он прошептал:
– Если бы ты ответила по-другому, я мог бы и не захотеть этого. – Тревельян опустил голову и, дохнув на нее теплом, пробормотал: – На этот раз ты не принимала опий. И теперь будешь знать, кого целуешь.
Равенна попыталась отдернуть голову и высвободиться, но рука, удерживавшая ее затылок, была так сильна. Рот его прижался к ее губам, требуя покорности. Равенна не сдавалась, сопротивляясь поцелую всеми силами, но тем не менее граф побеждал. Губы его припали к ее губам в жарком и горячем лобзанье, и хватка Тревельяна начала понемногу ослабевать, ибо власть соблазна уже овладевала ею, постепенно сдававшейся страсти.
Поцелуи Малахии не имели этого вкуса. Расчетливые движения Тревельяна наполняли ее восторгом. Отрывистые ласки Малахии, как ни отрицай, все равно отдавали случкой животных, Тревельян же завоевывал ее так мягко, так нежно. В слепой покорности Равенна была готова на все. Искусный, он опутывал ее словно паутиной и с каждым новым движением губ уже, казалось, не оставлял ей возможности для спасения.
В конце концов решение было сделано не ею. Тревельян отодвинулся столь же неторопливо, как и начинал поцелуй, предоставив ей возможность осознать все те странные чувства, которые пробудил в ней. Пальцы его словно бальзам прикоснулись к опаленным поцелуем губам Равенны. А ей хотелось плюнуть на
