выбравшись из постели.
– Вы не должны так поступать, – выдохнула она, не видя Тревельяна в темноте.
– Если бы я женился на тебе, дал тебе свое имя, то мог бы находиться в твоей постели каждую ночь.
Равенна насторожилась. Женский инстинкт говорил ей, что ничего другого она просто не может хотеть. Заставить жениться на себе богатого и титулованного мужчину – да это же вершина дамского счастья. Так почему же такая возможность кажется ей такой пустой? Такой ненужной?
Если бы она любила его, то разве не бросилась бы сейчас в объятия? Ну, а если бы Ниалл любил ее, разве стал бы он держать ее в заточении, манипулировать ее жизнью, словно куклой, давая понять, что она недостойна уважения, пока имена их не соединятся навечно.
Равенна не сомневалась: брак с Тревельяном у нее не получится. Четыре женщины уже пришли к этому выводу, и три из них избавились от возможных последствий. Вне сомнения, он будет тираном. Она не сможет писать, он будет издеваться над ее мечтами о публикации книги. Высокомерный лорд Тревельян не позволит, чтобы она обладала какими-нибудь правами, ибо разделявшую их пропасть в общественном положении преодолеть нельзя. Он будет глядеть на нее сверху вниз, унижать, лишать всякой воли к сопротивлению. Лишь свадьба заставит Ниалла выказывать ей какое-то уважение. А он не пойдет на брак, пока у нее не будет достаточно своих сил.
– Я не хочу замуж. Я хочу писать книги.
Ответ этот заставил его притихнуть. Рука графа отяжелела на ее едва прикрытом тканью бедре.
– Я сделаю так, чтобы ты захотела. Клянусь тебе в этом всей кровью, всей своей ирландской душой, я добьюсь тебя.
Гнев, слышавшийся в его голосе, едва не заставил ее зарыдать.
– Я дам тебе все, что ты захочешь, Равенна. Все, что угодно.
– Все, чего я хочу, – это увидеть дом моего отца, – прошептала она. – И чтобы меня оставили в покое.
Как и рассчитывала Равенна, новых обетов не последовало.
Глава 21
На следующий день они въехали в Антримские горы, двигаясь на восток, чтобы избежать грязных и оживленных дорог города Белфаста. Рельеф становился неровным, и Тревельян сделался молчаливее, рыцарственнее и отдаленнее.
Но Равенна волновалась все больше – она словно предчувствовала встречу с судьбой. Некогда на эти же самые зеленые холмы глядел ее отец, мечтая о чем-то… быть может, о том же, что и она.
– Сегодня ты румяна как никогда, – произнес Ниалл, окинув ее прохладным и далеким взглядом.
Она отвернулась от открытого окна.
– А когда мы доберемся туда?
– После ночлега. Замок Кинейт далеко, и добраться туда сложно. Боюсь, что сегодня мы не сумеем отыскать себе даже гостиницу.
Упоминание о гостинице заставило ее зардеться. Вся ночь прошла совершенно непристойным образом. Не имея сил для борьбы, она не стала прогонять его и осталась в постели, лежа на своей стороне и не сомневаясь в том, что остаток ночи не сомкнет глаз.
Но победила все-таки не благопристойность, а сон, и утром, проснувшись, она с тревогой обнаружила, что во сне их тела переплелись. На ней была ночная рубашка – из тех, что нашлись в чемоданах, – но тонкий, розовый как морская раковина шелк служил слабой защитой. Лежа возле него, она ощущала буквально все: тепло его кожи, тугие мышцы, прикосновение к груди жестких волос предплечья. Равенна попыталась подняться, но Тревельян придавил ее прядь волос.
Даже во сне он держал ее в плену.
Все было не так как надо. Вместе, невенчанные, они ночевали в незнакомой гостинице, на ней была неношенная рубашка его покойной жены. Подобное пробуждение вполне было способно оказаться одним из худших моментов ее жизни. Но за мелкими стеклами наборного окна вставало солнце, и на постели шахматной доской вырисовывались веселые, полные света клеточки. Под окном на дереве чирикали птицы. И хотя очаг уже остыл, ей было тепло… на удивление тепло и уютно; Равенна ощущала себя, как ни странно, хорошо отдохнувшей, и ее охватывало незнакомое чувство, весьма напоминавшее… справедливость всего происходящего.
Даже в карете оно не покинуло ее. Небо над головой искрилось как отшлифованный аквамарин, горы укрывала зелень – изумрудная зелень Ирландии. Быть может, оптимизм в душе Равенны поддерживала только погода, однако, бросая взгляд на сидевшего напротив него мужчину, она вспоминала, каким Ниалл был во сне, сгладившем, едва ли не стершем морщины на лице его; изгиб губ, заставивший ее сопротивляться неожиданному желанию разбудить его поцелуем… К собственному негодованию чувство благополучия охватывало ее все сильнее. Все это было совершенно необъяснимо.
Она поглядывала на Тревельяна, уставившегося в окно со строгим и задумчивым выражением на лице. Насколько все-таки загадочен этот человек. Гейс или нет, он все равно не был обязан помогать им с Граньей все эти годы. Бессмысленно после столь жестокого обращения, как было в ту ночь, проведенную ею в замке, оставлять в смятении Лир, как никогда нуждающийся в твердой руке графа, только ради того, чтобы проводить ее в Антрим, где, быть может, они сумеют что-нибудь узнать об отце.
– Почему ты смотришь на меня? – спросил Тревельян, обнаруживший признаки всевидения, ибо за прошедшее время он ни разу не оторвал глаз от ландшафта за окном.
В смущении она отвернулась. Тревельян улыбнулся и поглядел на нее.
– Я тебе интересен?
– Вы читаете мои мысли, граф.
Рот его недовольно дернулся.
– Если бы я только умел это делать.
– Я не понимаю вас. Иногда вы такой благородный, и тем не менее…
– И тем не менее иногда кажусь настоящим злодеем, так?
Она кивнула.
Граф посмотрел из окна на зеленые холмы Антрима.
– Просто я все еще пытаюсь найти свое место на этой земле. Как и твой Малахия. Как и ты сама.
– Гейс мучает вас тем, что мое место рядом с вами.
Глубина взгляда Ниалла поглотила ее.
– Гейс, моя милая леди, свел нас вместе. А вот останемся ли мы рядом, зависит не от него.
– А от кого же?
– От меня.
Короткий взгляд буквально лишил ее дыхания. В нем вожделение сочеталось с насилием и ранимостью. Головокружительная страсть сулила равно и счастье и погибель. В нем властвовало обладание. Абсолютное. Равенна не сразу смогла отвернуться.
– Что бы ни случилось… – прошептал Ниалл. Сердце ее стучалось о ребра едва ли не с ожиданием. Но он так и не заговорил о любви.
Молча она заставила себя обратиться к пейзажу. Соблазн, исходивший от этого человека, с каждым мгновением все плотнее опутывал ее, и, осознав это, Равенна ощутила озноб. Решимость Ниалла пугала ее. Она сомневалась в своей способности противостоять ему. Он мог дать ей целую гамму страстей – от добра до зла, от праведности до порока, однако она понимала, что, покорившись Тревельяну, отдаст себя на растерзание. Он возьмет ее целиком, душой и сердцем, так что она превратится при нем в найденыша, всегда мечтающего о его понимании, о милости, и прекрасно сознающего, что никогда не удостоится его любви. Ибо такой человек, как он, не способен полюбить существо, недостойное себя.
Она подумала о том человеке, ради которого они направились в Антрим. О своем отце. Ей хотелось угадать, действительно ли он был таким рыцарем, в которого она так отчаянно верила. Он ведь мог оказаться подобным Тревельяну вельможей, увлекшим попавшуюся ему бедную девушку, а потом безжалостно бросившим ее, невзирая на ее верность, с которой Бриллиана унесла имя своего любовника в могилу.
Громкий треск вывел ее из задумчивости. Карета вздыбилась, и Равенна повалилась вперед; если бы не
