утренние газеты, страшась вновь увидеть ее имя в заголовках. И когда у нее снова случился выкидыш, они пожевали губами и заявили: «Мы так и знали». Но не прямо ей в лицо. Эстер почувствовала облегчение. Ребенок снова был девочкой. Ей не пришлось еще четыре месяца мучиться, чтобы произвести на свет не нужного ей ребенка.
Она была в своей стихии — организовывала, наводила порядок, паровым катком проходя по всему, что ей мешало. Она стала столь известной, что, когда президент Рузвельт пригласил ее на ужин в Белый дом, сообщение об этом появилось во всех газетах на первой полосе. Позднее президент заявил; что она — «выдающаяся женщина и неплохо, если бы таких было побольше». Брэдфорды, единодушно ненавидящие президента, шептались между собой, что таких как раз на одну больше, чем требуется. На этот раз Эстер зашла слишком далеко. Ужинала
Уинтроп никогда ничего подобного не испытывал. Он был потрясен пылом своей жены. Он кончал так часто и с такой силой, что ему казалось, что его раздирает на части, что взрыв его оргазма слышен в Бруклине, хотя ему было глубоко плевать, кто слышит его вопли и стоны. Он кончал так глубоко, что Эстер была уверена, что обязательно забеременеет. Время как раз оказалось удачным — самая середина ее цикла. Она получит сына в эту ночь, решила она, чего бы ей это ни стоило.
На следующее утро еле державшийся на ногах Уинтроп с трудом успел на самолет. Измочаленный и выжатый как лимон, он не знал, что его сын, которого ему не суждено увидеть, уже цепляется за стенки матки его жены. Через два с половиной месяца после того, как он прилетел в Англию, он вместе с другими посетителями кабачка, где он потихоньку выпивал, погиб, разорванный на куски фашистским снарядом. То, что посчитали его останками, переслали в Бостон, где Уинтроп и был с почестями похоронен рядом со своими предками. Эстер, вставшая по этому поводу с постели, трезво рассудила, что он выполнил свой долг, оставив ей сына. Потому что это должен быть обязательно мальчик. Мысль о дочери даже не приходила ей в голову. И на этот раз она принимала все меры предосторожности: устроилась в постели рядом с многочисленными телефонами, так как от них она всё равно не могла избавиться. То был ее последний шанс. На этот раз она родит сына. Что она и сделала. И точно в день рождения своего отца.
Стоило ей его увидеть, она влюбилась во второй раз в жизни. Ее сын был типичным Конингхэм- Брэдфордом: никаких длинных лиц и носов. У него было лицо ее отца. И глаза. И волосы. Посему она дала ему имя отца — Джонатан Уинтроп Брэдфорд V, или Брэд, как звали его в семье. Его мать свято верила, что мальчик является реинкарнацией своего дедушки по материнской линии. Это настоящее чудо, думала она. Она сама его кормила, никаких бутылочек, которые вполне годились для дочерей. Чувствовать, как сын жадно сосет ее грудь, прижавшись к ней кулачками, для нее означало физическое и духовное единение со своим отцом. Она впервые ощутила оргазм после смерти отца, когда кормила своего сына, — великолепный оргазм, за который она стала его боготворить. Она проводила часы, разглядывая его нагое тельце, лаская губами каждый его сантиметр, особенно его крошечный пенис. Дочерей она могла выносить только очень короткое время, стараясь побыстрее спровадить их няньке. Но с сыном она не могла расстаться. Вернувшись домой, она брала его к себе, ставила его колыбель около своего стола и запирала дверь, когда подходило время его кормить.
Уинтроп оставил все своей жене, которая так хорошо поработала, что все состояние переходило ей без всяких условий. Она сразу получила его двадцать один процент акций, к ним добавились акции, перешедшие от дядей, потерявших своих сыновей. К тому времени, когда последний из Брэдфордов вернулся домой, в ее руках находилось пятьдесят пять процентов акций. Но еще бы лучше иметь шестьдесят пять, подумала она. И принялась за дело.
Нацелилась она на Аманду, свою двоюродную сестру, вдову одного из Брэдфордов, вполне самостоятельную женщину, владевшую десятью процентами акций, оставленных ей ее матерью, очень эмансипированной особой, если судить с позиций Бостона. Аманда, пышнотелая и сексуальная, большую часть своего времени проводила в постели с мужчинами. Не успел ее муж добраться до своего полка, как она уже завалилась в койку с капитаном, чей эсминец стоял в порту на ремонте. Аманда не могла точно сказать, от кого забеременела, но знала, что от ребенка придется избавиться. Аборты были запрещены, и ей пришлось обратиться за помощью к Эстер.
Эстер имела дело с определенной группой высокопоставленных офицеров, которые устраивали для нее выгодные контракты, взамен чего ей позволили организовать частную клинику, где дочерям бостонских сливок общества в случае необходимости вычищали матки. Многие из бостонских дебютанток проходили в церкви Святой Троицы мимо скамьи семейства Брэдфордов, стараясь не смотреть на сидящую там леди Эстер, которая помогла им избавиться от нежелательного бремени. Она не подвела кузину Аманду, и та с благодарностью сказала ей:
— Ты помогла мне спасти свою шкуру.
— А я считала, что спасаю твою репутацию.
— Какая разница. Я, правда, тебе благодарна. Если я могу что-то для тебя сделать…
— Можешь. Продай мне свои акции «Брэдфорд и сыновья».
Аманда изумилась.
— Но я не могу! Брэдфорды никогда, понимаешь, никогда не продают своих акций.
— Не Брэдфордам.
— Да, но семья все равно это не одобрит, — целомудренно произнесла Аманда, соображая, как бы ей вывернуться.
— Но ведь и тебе не понравится, если станет известно, что ты снимаешь дом на Браттл-стрит в Кембридже для своих встреч… иногда с группами мужчин.
Аманда побледнела.
— Ты все вызнала.
— Не было нужды. Твои похождения хорошо известны.
«Сука! — подумала Аманда с ненавистью. — Как, черт возьми, она обо всем узнала?»
— Мне нужны твои собственные пять процентов и те пять процентов, что ты получила от Бруксов.
Аманда задумалась.
— Сколько? — наконец спросила она.
— По рыночной цене.
— Да, но для тебя, Эстер, они стоят гораздо дороже.
— В данном случае нас должно интересовать, сколько они стоят для тебя.
Аманда задохнулась от ярости.
— Никогда не верила этим твоим великосветским штучкам-дрючкам, — прошипела она. — Ты могла обмануть остальных старых пердунов в семье, но я-то знала тебе цену с самого начала!
Эстер усмехнулась.
— Дорогая моя Аманда, назови-ка мне мужчину, который не знает твоей цены?
Аманда сжала зубы. «Настоящая холодная стерва, — подумала она. — Вся в броне, а вместо сердца — будильник».
— Для любой передачи акций требуется одобрение правления, — попыталась вывернуться она.
Еще одна усмешка.
— Правление — это я.
— К чему ты всегда и стремилась, не так ли? Власть для тебя, что секс для меня, ты не можешь без нее обойтись.
— У меня есть… планы, — заявила Эстер и прибавила с безразличной жестокостью: — Война нам обеим послана с неба. Тебе в своем углу, или, лучше сказать, постели, и мне — в моем. Я хочу, чтобы хорошие времена продолжались, а для этого мне надо развязать себе руки. Так или иначе, я этого добьюсь.
— Что я буду иметь за свои десять процентов?
— Наличные или другие акции.
