Необычное чувство легкости только усилилось с восходом. Серые краски сменились розовыми, а потом ярко-красными с золотыми лучами по краям; небо было безоблачным, и мне было видно сияние утренней звезды, которая сверкала словно со дна ящика Пандоры. Я открыла панель окна и свежий бриз проскользнул внутрь, поиграл моими спутанными волосами и начал щекотать меня, отчего я почти развеселилась.
И тогда послышались голоса. Послышался шелест, словно шуршали жесткие нижние юбки, и я оглянулась в изумлении, подумав, что кто-то пришел.
– О Боже, о Боже, – произнес унылый голос. – Ты только взгляни на кровать. Уверена, она глаз не сомкнула этой ночью. Вот… – тоном построже. – А вы чем занимаетесь? Немедленно приведите себя в порядок!
Покрывало и постельное белье начали ворочаться, карабкаясь друг на друга, а полог кровати беспокойно задрожал.
– Не будь с ними так жестока, – мягко попросил практичный голос. – У них тоже выдалась трудная ночка.
– У всех нас, – напомнил первый голос. – Ох, это верно. И посмотри на нее: сидит у открытого окна, халат распахнут и шея не прикрыта, а одела лишь ночную сорочку! Да она простудится до смерти!
Я виновато дотронулась рукой до воротника.
– А волосы! Святые небеса. Она что, на голове стояла?
Голоса… Это были те самые голоса, которые я слышала несколько раз, перед тем, как уснуть или после – не было ясно, когда именно. Это мои невидимые слуги (дружелюбный ветерок) – голоса ясного разума в этом замке, полном волшебных загадок. Они пошуршали вокруг, вылив из воздуха струю горячей воды, которая наполнила ванну; полотенца горничные положили рядом. И накрыли все к завтраку, попутно обсуждая меня.
– Еще рано, но она точно почувствует себя лучше, если поест. Какая же она бледная и усталая! Сегодня нам нужно позаботиться о том, чтобы она хорошо отдохнула.
Они продолжали говорить о сегодняшнем дне, моем гардеробе, о том, как трудно прилично готовить, натирать полы и прочем, и прочем.
Я слушала с изумлением. Сначала, мне показалось, что я сплю и вижу сон, несмотря на ощущение прохлады рассвета; это также могло объяснить и мое странное чувство неестественной легкости мыслей – должно быть, я все же задремала.
Но поднялось солнце и я сполоснула лицо, помыла руки и позавтракала; голоса не утихали и я слушала. Клацанье тарелки, вилки и чашки, а также вкус еды убедили меня: я бодрствовала, что-то еще произошло со мной в этом замке, где что угодно могло случиться. Я гадала, что еще смогу обнаружить (увидеть или услышать), спрятанное от меня до сей поры.
Я чуть не сказала: 'Я могу слышать вас', – но остановилась. Возможно, если я продолжу изображать глухоту, то выясню, что они имели в виду, когда в прошлый раз беседовали и я (теперь уже точно) услышала их. 'Ты знаешь, это невозможно', – ловила я обрывки разговора. 'Это было задумано как невозможное'.
После завтрака они принесли мне платье для прогулок. Кажется, мне удалось увидеть краем глаза какое-то движение – едва различимое, когда ветерок кружился рядом.
– Я скучала по вам прошлой ночью, – вслух произнесла я.
– О небеса, она скучала. Я знала, что так случиться, ведь мы всегда были рядом. Но мы не могли оставить его – не видела его в таком настроении… ох, годами. Я всегда опасаюсь, что он может причинить себе боль, когда он в таком состоянии (а ведь ей совершенно нечего бояться). Но мы всегда были рядом с ним в такие моменты, так безопаснее, хотя нам никак не помочь, но, думаю, одно наше присутствие отвлекает. А это лучше, чем ничего.
– Ему очень тяжело. Гораздо сложнее, чем нам.
– Что ж, конечно, – возмущенно. – Мы же почти… добровольцы. Невидимые – но все не так плохо, когда привыкнешь к этому, ты же знаешь…
– Да, я знаю, – сухо ответил другой голос.
– Как хорошо, что тот колдун скрылся сразу же, как только закончил свои грязные делишки здесь или его бы точно убили. В такие ночи, как прошедшая, все напоминает мне об этом. Хотя я никогда не понимала, почему погубить такого колдуна (зверя, да, чудовища!) было бы равно убийству; ведь он даже не человек…
– Ну-ну, Лидия. Такой разговор ни к чему не приведет, а если он тебя услышит, то разозлится. Если уж он ведет себя достойно, то и мы должны.
– Ох, Бесси, я знаю, плохо я поступаю, но иногда просто не могу удержаться, – казалось, голос почти плачет. – Это ни за что не сработает.
– Ты свободна думать, как пожелаешь, конечно же, – оживленно отозвался другой голос. – Но я не сдамся. И он тоже.
– Нет, – заметил печальный голос, но таким тоном, словно горько предположил, что стремление к этому было лишь частью решения проблемы.
Слабый звенящий звук, похожий на смех.
– Она хорошая девушка, очень сообразительная. И сможет выяснить все, в конце концов.
– До конца еще так далеко, – мрачно произнесла Лидия.
– Тем больше причин надеяться: еще столько времени осталось. И она сильнее, чем думает – даже если ничего не понимает. Ты видела птиц? Теперь они прилетают в сад – а ты знаешь, что это было совершенно запрещено. Никого – ни бабочек, ни тем более пернатых. Но теперь они у нас есть.
– И то правда, – страстно подтвердила Лидия.
– Что ж, – уверенным тоном заключила Бесси, словно выиграла спор. – Тогда пойдем: столько всего нужно сделать перед обедом.
Невидимые пальчики погладили меня по волосам и потрепали за плечо, и ветерок, закружившись, исчез.
Все это не имело для меня никакого смысла. Колдун? Что ж, если и было где заколдованное место, то уж точно здесь. А Чудовище, наверное, и есть 'он', которого столько обсуждали. И он, должно быть, тоже заколдован. Однажды хозяин замка заметил: ' Я не всегда был таким, каким ты видишь меня сейчас'. А еще горничные обронили, что я 'очень сообразительная'. Значит, существовали подсказки, которые мне нужно было найти и составить из них общую картину? О небеса. Я не знала ничего о магии, заклятьях и прочем: такие знания считались совсем не подходящими (если не позорными) у всех, кого я знала. И знание их едва ли могло быть полезным мне – так что интереса я к ним не испытывала. И, конечно, это не тот способ, который я должна искать. Но что еще там может быть? Я почувствовала себя дурочкой, не разделяя уверенности (и упрямства) Бесси, которая считала, что, в конце концов, все разрешится.
Я принялась обдумывать кое-что попроще: 'он' был в плохом настроении прошлой ночью.
Внезапный ужас скрутил мне живот, потревожив съеденный завтрак. Значит, он злился на меня?
'Ей совершенно нечего бояться', – обронила Лидия. Испуг спал, живот успокоился, но я все еще пребывала в волнении: мне не понравилась мысль о том, что он сердится на меня – возможно, я и правда плохо отнеслась к нему вчера. И мне стоит извиниться. Что, если он рассердился и сегодня не встретится со мной? Я мгновенно ощутила одиночество и устыдилась.
Взяв жестянку с нарисованными павлинами, я поднесла ее к окну. Высунувшись наружу, я присвистнула, рассыпав зерна по выступу. Бабочки и птицы были запрещены; я сильнее, чем думаю, хотя и не знаю причины. Я вздохнула. Причины я точно не знала.
Мелкие тени упали на мое лицо, а потом я почувствовала тонкие ножки на своей голове, а на мою вытянутую руку сел воробей.
– Сюда-сюда, спускайся, – сказала я, аккуратно снимая зяблика с волос. Мы обсудили погоду и вероятность дождя на языке свистов и миганий; я попыталась заманить малиновку, но она отказалась есть зерна с моих рук – только склонила голову, окинув меня взглядом.
Птицы запрещены. Возможно, это не настоящие пернатые, а всего лишь обман, сотворенный замком или Чудовищем, потому что мне хотелось увидеть птиц. Но выглядели они настоящими – царапанье их коготков тоже. И их никогда не было так много – чтобы это ни означало. И правда, что в последнее время
