– Понял, – печально понял болельщик. – А зачем так много?
– …с целью усиления дальнейшего силового воздействия, – вслед ему сказал министр. – Мирный план не предусматривает вывода внутренних войск и ОМОНа. Прикомандирование ко внутренним войскам ракетных частей обуславливается…
дурным голосом возопил Коминт, —
Между тем кто-то в конференц-зале напомнил, что собрались вообще-то по другому поводу и что тело демократической журналистки еще не остыло в своем морозильнике.
– Газета «Кот и пес». Как вы откомментируете нашествие крыс на место происшествия?
Министр просиял и тут же перепихнул слово главному санитарному врачу столицы.
– Вы поднимаете исключительно важный вопрос! – воскликнул санитарный врач. – Еще в Древнем Вавилоне крысы представляли… – И он развернул бескрайнюю историческую панораму, умело увязывая вопиющие факты крысиного террора с недостаточным финансированием дератизационных мероприятий.
Когда он перешел к эпидемиям бубонной чумы, в зале зашевелились. Но не из страха перед чумой, а потому, что к министру подошел офицер и подал сложенный лист бумаги. Министр прочитал послание и обвел зал пристальным взглядом. Потом поднял руку.
Доктор оборвал лекцию на полуслове.
– Прошу внимания, – сказал министр. – Вот вы говорите, что наши органы бессильны. Довожу до общего сведения, что покушавшийся арестован и уже дает показания.
…В вечерних новостях действительно сообщили, что компетентными органами задержан человек, чья причастность к убийству американской журналистки и двух ее сопровождающих не вызывает ни малейшего сомнения, поскольку все события были сняты любительской видеокамерой. Ролик продемонстрировали тут же, после чего на экране появился задержанный собственной персоной. В наручниках, вполне уверенного и надменного вида немолодой человек, худощавый, залысый, с округлым темным пятном посреди лба.
Гусар встал и коротко прорычал.
– Это Каин? – спросил Николай Степанович.
– Грр, – ответил пес.
ЗОЛОТАЯ ДВЕРЬ
Новый год я встретил в русском консульстве в Аддис-Абебе, а затем отправился по железной дороге в Харрар. Должен сказать, что лучше читать о туземных железных дорогах у Буссенара и Киплинга, нежели быть их пассажиром. Без помощи всяких нигилистов любой ручей способен просверлить полотно за одну ночь, потому что дренажные трубы давно украшают подворье какого-либо местного сарданапала. Нищета удивительная, и случайные русские мужики, попадая сюда, вздыхают: эх, эту бы земельку взбодрить!.. Но русские попытки взбодрить эту землю были в свое время жестоко пресечены просвещенными французами, а местные жители понимают, что, помимо Марксовой «прибавочной стоимости», существует и куда более широкое понятие «бакшиш». Поэтому, повторяю, поездки по этим железным дорогам требуют от европейского путешественника терпения и мужества.
Багаж мой состоял из трех увесистых тюков с государственными печатями, чемодана с простыми в нем вещами и корзины с провизией. В подкладке белого тропического френча зашито было письмо к дедъязмачу, сиречь губернатору провинции Харрар господину Тафари. Письмо написано было драгоманом консульства господином Голиковым, к которому мне почему-то всегда хотелось обратиться: «Мон колонель!» Подозреваю, что консул говорил ему «ваше превосходительство».
С губернатором мы быстро нашли общий язык. Французский. На нем мы говорили одинаково уверенно и неправильно. Мой ровесник, он одновременно излучал дружелюбие и угрозу. В нем было что-то от тигра или от красивой змеи. Очень смуглое лицо, острые прилегающие уши и пристальный пронзительный взгляд человека, рожденного повелевать. Я вспомнил доброе простое беззащитное лицо нашего государя – и вздохнул…
Встреча наша происходила в загородном доме армянского купца Тер-Погосова. Хозяин собственноручно накрыл низенький столик и, кланяясь, удалился. Белый двор утопал в цветах. Облака летели низко, было тепло и влажно, как у моря.
Стиль правления здешних губернаторов, в отличие от их несчастных российских коллег, был прост и эффективен: когда в очередной раз бандиты ограбили государственную почту и убили почтальона, предшественник господина Тафари, недолго думая и не особенно разбираясь, казнил всех мужчин деревни, где найдена была пустая сумка. Так что мой собеседник мог править в Харраре, как щедринский исправник, которому для усмирения бунта довольно было послать в мятежное село одну свою фуражку.
– Я здоров, и дела мои благополучны, – сказал губернатор. – А как твои дела?
– Мои дела также благополучны, и я здоров, – отвечал я.
– Народы Хабеша и Тигре переживают трудные времена, – сказал он. – Наша независимость висит на волоске, державы постоянно проверяют на прочность власть негуса негушти. Только благодаря тому, что французы не хотят уступать англичанам, а вместе они противостоят итальянцам, нам еще удается сохранять бравый вид. Слева раненый лев, справа взбесившийся носорог, в небе кружит стая грифов… Любая мелкая стычка грозит перерасти в большую войну, и не всегда понятно, что лучше: постоянно уступать в малом или рисковать проиграть все. И только нашим православным братьям от нас ничего не надо… – Это прозвучало едва ли не упреком.
– Я не политик, – сказал я. – Я вольный путешественник. Мне уже говорили, что в делах европейских я разбираюсь скверно.
– В первую очередь вы поэт, – глядя куда-то в небо, сказал губернатор. – Я тоже в первую очередь поэт. Свое место я занимаю по рождению, а не по призванию. Поэты должны доверять друг другу. Я не хочу, чтобы мою родину постигла судьба прекрасной Индии.
– Господин Голиков говорил мне об этом. Но я не вполне уверен, что понял его до конца.
