— Сколько ему лет?
— С двадцать четвертого он.
— А издали совсем старик!
— Тут, дорогой Александр Филиппович, за какие-нибудь минуты стариком станешь, — вздохнул Павлов, — сын ведь.
У себя в отделении Афанасьев выяснил, что никаких происшествий за его отсутствие не случилось. Зашел к начальнику, коротко доложил о результатах работы по делу и, вернувшись в свой кабинет, с удовольствием опустился в кресло за письменным столом. Машинально, по привычке заправил чернилами авторучку, достал из стола стопку бумаги, приготавливаясь написать отчет о только что раскрытом преступлении. Но его оторвал от размышлений настойчивый стук в дверь. Дважды повторив разрешение войти, Афанасьев хотел встать и распахнуть дверь нерешительному посетителю, но на пороге увидел незнакомую женщину. Прежде чем войти, она оглянулась, кого-то попросила подождать в коридоре и только потом переступила порог.
— Я к вам.
— Проходите, садитесь, — предложил Афанасьев.
Бегло осматривая посетительницу, сразу же обратил внимание на фиолетовый костюм с длинным жакетом без рукавов и широченные брюки, яркую цветную блузку, туфли на платформе и в тон им коричневую лаковую сумку с плечевым ремнем. Коротко подстриженные волосы падали короткой челкой на лоб. Половина лица закрывали темные очки. «Иностранка, что ли? — мелькнула мысль. — Неужели обворовали?»
— Пожалуйста, садитесь. Слушаю вас.
— Я мать Лидова, — взволнованно сообщила женщина. Села к приставному столику, достала из сумки пачку сигарет «Пел-Мел», носовой платок и свернутые в трубочку листки бумаги. Все разложила перед собой и, поднеся платок к лицу, продолжала: — Какое горе, какое горе, я просто не могу поверить. Мой сын — и такое преступление. Вы, товарищ майор, его не знаете. Он хороший мальчик, тихий, скромный, увлекается музыкой, пишет стихи. Отлично учится. Я, правда, воспитывала его одна, без мужского влияния. У нас, знаете, с мужем не сложилась жизнь. Но я сыну ни в чем не отказываю.
Афанасьев откинулся на спинку кресла, чтобы лучше наблюдать за посетительницей. Та, заметив его интерес, сняла очки. Сразу открылись морщинки, усталые глаза. Женщина говорила и говорила. Рассказывала о детстве сына, подробности школьных лет, иногда на ее лице мелькала угодливая улыбка, то появлялся страх, а глаза оставались внимательными, как бы посторонними.
Александр Филиппович остановил ее.
— Одну минуту, гражданка Лидова!
— Нет, нет, я не Лидова. Я Иванова — ношу фамилию второго мужа. Мы с ним, правда, тоже разошлись, но Евгению я сохранила фамилию отца. Меня зовут Ирина Владимировна, а вас?
Афанасьев назвал свое имя и отчество и спросил:
— Где вы работаете?
— Дорогой Александр Филиппович, разве это имеет значение? Сейчас для меня самое важное — судьба сына. Вот принесла вам заявление. Я и общественность нашего дома просим вас отдать мне сына на поруки.
Ирина Владимировна развернула бумагу: на двух страницах было пространное заявление с перечислением всех достоинств Евгения Лидова, третья была покрыта подписями.
— Со мной пришли члены домового комитета и ближайший сосед, — объяснила Лидова — Иванова. — Они подтвердят, что готовы поручиться за Женю.
Майор взял бумагу, от нее пахло тонкими духами.
«Где же все-таки она работает?» — подумал он и снова повторил свой вопрос.
— Вообще я окончила институт иностранных языков, работала в системе «Интуриста», а сейчас директор вагона-ресторана на международных линиях. Я очень часто в поездках, сегодня, к счастью, оказалась дома. Если моего заявления вам недостаточно, то я принесу письмо с работы, из техникума. Обещаю вам, что мой сын исправится и этого с ним больше никогда не повторится. — Женщина говорила уверенно, то вкрадчиво, то с искренней болью.
Афанасьев заглянул в заявление. Оно было отпечатано на машинке и адресовано ему.
— Когда у вас были мои сотрудники?
— Около девяти утра.
«Вот это оперативность, — подумал Афанасьев, — успела напечатать, обежать жильцов, упросить их подписать, да еще двух ходатаев привела сюда».
— Скажите, Ирина Владимировна, сами-то вы что думаете, почему это случилось? Раньше ваш сын судился?
— Что вы, что вы! Евгений даже близко возле суда не был. А что с ним произошло, понятия не имею. У нас дома все есть. Я каждый раз, возвращаясь из-за границы, привожу ему подарки. Может быть, не очень дорогие, так как валюты бывает немного, но я же вам говорила, что у него есть все.
Женщина достала сигарету.
Майор тоже открыл стол и потянулся за пачкой «Явы». Ирина Владимировна пододвинула ему пачку своих и с удовольствием сообщила:
— Курите — американские.
— Благодарю, я привык к «Яве».
— Я сама никак не пойму, что произошло с сыном. — И очень осторожно, словно прощупывая собеседника, спросила: — Может быть, Женю приятели увлекли? — Не получив ответа, продолжала: — Он добрый, ради друзей готов на все. Привезла ему в прошлом году техасский костюм, он его другу подарил. Привезла второй, он сейчас же отдал поносить кому-то куртку, и так все. Зажигалки, ручки, патефонные пластинки у него живут один — два дня, я уже к этому привыкла.
— Ирина Владимировна, пригласите ваших поручителей, я с ними познакомлюсь.
— Обоих?
— Можно обоих.
В кабинет вошла, подслеповато щурясь, полная, высокая женщина в старомодном полотняном плаще. Она независимо подошла к столу и села напротив майора. Следом за ней появился высокий мужчина, тоже преклонного возраста, в сильно поношенном костюме и несвежей рубашке. Он явно чувствовал себя не в своей тарелке, переминался с ноги на ногу. Настороженно осматривал кабинет. Ирина Владимировна их представила:
— Наталья Леонидовна — представительница нашего домового комитета, а это мой сосед, Леопольд Антонович.
Поручительница сразу же бойко заговорила:
— Наша общественность знает Женю… — И тут же поправилась: — Евгения и просит его на поруки. Мы всем коллективом будем его воспитывать. Общественность заверяет, что больше Лидов не позволит себе никаких плохих поступков.
От длинной речи Наталью Леонидовну бросило в жар, она достала цветной платок, стала вытирать лицо, искоса поглядывая на Лидову — Иванову. Майору показалось, что Ирина Владимировна одобрительно подмигнула своей поручительнице.
— Ну, а вы что скажете, Леопольд Анатольевич?
Присевший на край стула поручитель вскочил:
— Я как работник искусства присоединяюсь к просьбе и могу заверить вас, что Евгений ничего подобного не совершит.
— А вы где работаете?
— В театре… осветителем сцены.
— Значит, вы пришли спасать Женю Лидова по просьбе его матери? И не просто сами, а от имени общественности, так звучит ваше поручительство более весомо? Ну, а вы хоть знаете, что он совершил? — медленно, растягивая слова, говорил майор. — Так вот, позавчера утром он в маске и с оружием в руках
