геофизики: напряжение полей, связанных с геологическими структурами… Если знать законы, управляемые распределением таких концентраций, то можно точно прогнозировать определенные месторождения, заранее зная все входящие в это месторождение компоненты. В первую очередь это относится к редкоземельным пегматитам, образующим — как бы это тебе лучше сказать? — нечто вроде… — Геолог замялся. — Ну, скажем, условно образующие своего рода «нервные центры» коры планеты! За всю мою жизнь мне удалось столкнуться с тремя такими, до мельчайших подробностей повторяющими друг друга, структурами. Но они были слишком далеко друг от друга, чтобы я мог вывести из их расположения какую-то зависимость: один «центр» был на Среднем Урале, другой — в Приморье, Сихотэ-Алинь, третий — здесь, на Кольском, ближе к Рыбачьему. И вот теперь я узнаю четвертый — под нами…
Он снова замолчал.
— А в чем загадка, Рыжий! — осторожно спросил Мальцев.
— В том, что метеорит врезался совершенно точно в самый центр структуры, да еще и углубился в нее! Здесь. Но то же самое, оказывается, было и на Урале, только тогда я ничего не знал, не понимал и лишь теперь вспомнил. А сихотэ-алинский метеоритный дождь? Ты согласен, что все это тоже выходит за предел случайности? Но почему и что происходит? Ты прости меня, Викинг, может, я спятил, но вопросы эти мне не дают покоя. Эти структуры — самое ценное, что у нас есть в качестве сырья не только современной промышленности, но и промышленности будущего! Конечно, мне хотелось, да и теперь еще хочется найти сапфиры, но по сравнению с тем, что представлено здесь, что удалось мне увидеть и выяснить, все сапфиры отступают на задний план. Вот оно, настоящее сокровище Торстейна! И в то же время — проклятая мысль — почему? Глупо, а отделаться не могу… Впрочем, черт с ней! Здесь открывается столько проблем, что не у одного меня голова пойдет кругом. И еще. Я хочу, чтобы мы с тобой вместе подали отчет об открытии. Согласен?
Мальцев покачал головой.
— Нет, Рыжий. Не согласен. Ну скажи, зачем мне в геологию лезть? Если тебе мои материалы и соображения нужны — они и так тебе всегда открыты… Не стоит! А что касается сапфиров…
— Ты меня не понял, Викинг, — перебил его Костров. — Я не о геологическом отчете говорю. О докладной записке в президиум академии. Об исследовании Горелого озера. Может быть, о заповеднике или как там…
— Ну, это мы с тобой еще успеем обсудить, — сказал Мальцев, вставая. — Итак, мы уходим?
— Если ты все кончил, — ответил геолог.
— Кончил. А что касается твоих сапфиров, — Мальцев поиграл пальцами в кармане, — не огорчайся, Рыжий! И пока, чтобы ты не разочаровался в Торстейне, — вот тебе один!
И, вынув из кармана, Юрий протянул изумленному геологу маленький, гладкий, словно обсосанный, приплюснутый и скособоченный ярко-синий камешек, чуть больше ногтя мизинца. И пояснил:
— Вчера нашел возле очага в развалинах… Постой, а почему ты так на него смотришь? Я ошибся? Это не сапфир?
Вид у Кострова был странный. Он смотрел на синий сгусток света, лежащий у него на ладони, но оживленное еще минуту назад лицо его теперь осунулось и постарело. Он сжал, как бы машинально, руку, словно пробуя камень на плотность и вес, потом поглядел на археолога, и в его глазах Мальцев впервые прочел растерянность и усталость.
— В том-то и дело, что это самый настоящий сапфир, Юра… (Впервые за всё время Костров назвал Мальцева по имени, и это прозвучало особенно тяжко.) В том-то и беда, что это настоящий сапфир, только… здесь он таким быть не может. Ни при каком условии. Даже при чуде. Значит, его сюда кто-то привез или принес. Значит, половина из того, что я тебе сказал, — бред, а я — самый заурядный неудачник, каких у нас пруд пруди…
Видимо, в подобных ситуациях мозг Мальцева не только работал быстрее, но и оказывался более гибким и всеобъемлющим, чем у геолога. Если в первый момент Юрия поразила реакция Кострова на подарок, то уже в следующее мгновение все пережитое, передуманное, услышанное сложилось в четкую и ясную цепь причин и следствий, которую замкнули слова геолога: «Значит, его сюда кто-то привез». И, шагнув вперед, он хлопнул по плечу сгорбившегося друга и почти закричал:
— Рыжий, да ты ли это?! Неужели после всего, что ты сам мне рассказал, ты не понимаешь, что мы нашли? Вспомни сагу, вспомни дворец богов, вспомни чудовищ Торстейна, спящих в свинцовых кабинах! Это же Пришельцы!! И если я не совсем осел, то стрелка твоего компаса говорит, что какие-то механизмы еще живут под дном озера! Понимаешь, ну?! Это не просто открытие, это…
Владимир Михановский
ДВОЙНИКИ
Детство свое, проведенное в доме Ньюморов, Линда Лоун вспоминала, словно длинный кошмарный сон. Кончившийся наконец, такой сон оставляет надолго тягостное чувство, хотя неприятные события подчас чередуются в нем с чем-то светлым, радостным, пусть и не поддающимся точному определению. Может быть, именно в этом чередовании притягательная власть снов?
Мать Ньюмора, впрочем, относилась к ней хорошо. Да и отец его, Ньюмор-старший, в редкие свои прилеты из дальнего космоса не делал никакого различия между нею и сыном.
И все-таки детство оставило в ее душе глубокую ссадину, которая не проходила с годами. Причиной тому был Ньюмор-младший, которого в семье звали Ньюм.
Как только девочка после катастрофы, постигшей их семью, поселилась в богатом доме Ньюморов, мальчишка стал для нее злым гением. Она часто плакала из-за него втихомолку, хотя Ньюм никогда не таскал ее за рыжие жидкие косички и вообще не занимался рукоприкладством. Но как-то так у него всегда выходило, что в любой детской шалости, в ненароком разбитой чашке саксонского фарфора, в сломанной розе на клумбе, в воде, налитой в шляпы гостей, оставленные в гардеробной, — во всем этом была виновата Линда.
Взять хоть ту же злополучную чашку. Хотя уже сколько лет прошло, впечатления детства были живы в памяти Линды, и она готова была «прокручивать» их до бесконечности. Особенно тот эпизод, врезавшийся как заноза.
…Они вдвоем играли в саду, потом вернулись в дом, и Ньюм стал показывать ей, как матросы танцуют джигу. У него танец получался хорошо.
— Теперь ты! — сказал он и, взяв Линду за руку, вывел ее на середину комнаты.
Поначалу дело не клеилось.
— Прыгай, прыгай повыше! — покрикивал Ньюмор, входя в роль учителя танцев и увлекаясь ею, как и всем, за что он брался. — Так, а теперь хлопок и прыжок в сторону.
Когда девочка подпрыгнула, исполняя рискованное па, Ньюмор подтолкнул ее. Паркет был скользок как лед, и она, не удержавшись, упала, задев за тумбочку…
На грохот в комнату вошла мать Ньюмора. Несколько секунд она молчала, оценивая ситуацию.
Линда и Ньюмор стояли рядом, виновато потупив глаза.
Мать Ньюма нарушила молчание:
— Опять подрались?
Мальчик покачал головой.
Женщина перевела испытующий взгляд на Линду:
— Это ты сделала?
— Я… — прошептала Линда.
Мать Ньюмора с сожалением посмотрела на осколки фарфора, усеявшие пол.
— Этой чашке, девочка, было четыреста лет… — вздохнула она. — Как это случилось?
— Я танцевала, мама… Вернее, училась танцевать джигу… А пол скользкий… — начала пояснять
