2 февраля 1952 года
Мистеру Амосу Коттлу,
Уиллоуз, Стрэдфилд, Нью-Йорк
Дорогой Амос!
Посылаю вам договор в трех экземплярах на вашу книгу, которая теперь называется «Никогда не зови к отступлению». Тони Кейн подписал его вчера. Подпишите все три экземпляра, один оставьте себе.
Мне не очень нравится пункт 6В, по которому «Даниел Саттон» получает пятьдесят проценте всех прибылей. Я попытался было его оспорить, но Тони твердо стоит на своем. Он говорит, что первая книга — всегда риск для издательства, что они планируют шумную рекламу, что стоимость книги выросла после войны, что они работают себе в убыток и не продержатся, если не будут получать большую часть. Еще он сказал, что, если такие книги, как ваша, не будут приносить деньги, они не смогут издавать настоящие книги. Таким образом, бестселлеры должны помочь в издании шедевров американской литературы. Я ему заявил, что это жестоко по отношению к автору, и Тони с готовностью признал мою правоту. Если мы согласимся, то он отдаст вам все доходы от издания вашей книги в Италии и Финляндии. Думаю, это неплохо. Жду вашего согласия.
Привет вам от Мэг.
Всегда ваш Гас.
P. S. В последнем пункте речь идет обо мне как о вашем литературном агенте. Я буду вести все ваши дела за двадцать пять процентов. Это немного больше, чем обычно платят агентам, но сюда входят и все побочные расходы (например, машинистка, которую вы сейчас не можете оплатить, телефонные переговоры, телеграммы, плата другим агентам в Голливуде, Париже, Лондоне и т. д.). Я мог бы пересылать все счета вам, но, думаю, так в конечном счете будет выгоднее для вас и облегчит нам бухгалтерию.
В.
Эммет злобно усмехнулся.
— Боже мой! — сказал он. — А я-то всегда считал их приличными людьми.
— Теперь не считаете?
Лицо Эммета приняло обычное выражение.
— Если бы не закон о клевете, я бы назвал их самыми отъявленными мошенниками, которые когда- либо жили на свете. Тони — ловкий делец, но Гас-то, оказывается, еще хитрее. Двадцать пять процентов «облегчат бухгалтерию». Ну и ну! «Будет выгоднее». Простите, для кого? Сколько же должно быть телефонных переговоров с Голливудом, чтобы оправдать эти двадцать пять процентов за четыре года! Могу я взглянуть на договоры?
Время от времени Эммет снисходительно фыркал, как будто читал что-то пикантное.
— Неужели Коттл не слыхал о типовом договоре, разработанном профсоюзом? Нет пункта об истечении срока действия контракта. Договор на следующие две книги составлен на тех же условиях. Такое случалось лет пятьдесят назад, еще до кино и телевидения. Тогда действительно бывало, что автор попадал в бессрочное рабство… Гонорар Амоса — десять процентов розничной цены вне зависимости от продаж… Тони — пятьдесят процентов от первого тиража, переизданий, сокращенных изданий, фильмов, телепередач, от продажи за границей… Золотая жила! Я не знаю, кто убил Амоса Коттла, но только не Гас и не Тони.
— Итак, на ваш взгляд, это необычный договор?
— Необычный? Святой Петр! Когда-то начинающий автор шел на все, и издатели этим пользовались. Но сегодня — нет. И даже тогда агенты получали десять процентов. Здесь что-то не так! Письмо, конечно, не объяснение. Но что любопытно. После того как к Амосу пришел успех, Гас должен был сделать попытку заключить с Тони более выгодный договор, но он этого не сделал. Старый договор остался в силе. Единственное объяснение, которое можно этому придумать, — Тони предложил Гасу пятнадцать процентов откупных, чтобы тот заставил Амоса подписать договор. Чудовищно! Получается, что Гас ничуть не лучше других агентов, прикарманивающих деньги своих клиентов. И Тони тоже хорош — мошенник!
— А если представить, что Амос раскусил их и собрался с ними порвать? Может ли это стать мотивом убийства?
Эммет некоторое время обдумывал слова Бэзила.
— Нет. Уверен, что нет. Нельзя доказать, что Гас и Тони действовали противозаконно. Кто сказал, что агенту надо платить не больше десяти процентов? Амос не смог бы предъявить иск. У него не было доказательств. Вот если бы о подобном контракте узнали в деловых кругах, то Гас и Тони, в конце концов, растеряли бы всех клиентов. Только это могло их испугать, но рисковать из-за этого головой они не стали бы, у них сейчас достаточно денег. Конечно, если Амос понял все и решил поискать себе другого агента и издателя… Нет, и тогда бы ему потребовался весьма ловкий адвокат, чтобы аннулировать прежний договор. Но, возможно, Тони уступил бы ради молчания Амоса. Потеря будущих книг Амоса, несомненно, большой убыток, но, убив курицу, не получишь золотых яиц.
— Амос был золотой курицей? Скажите, что вы о нем думаете как о писателе?
— Спросите лучше Леппи.
— Меня интересует ваше мнение. Как адвоката дьявола.
Эйвери закурил.
— Хорошо. Я попытаюсь быть объективным. Готов даже согласиться, что моя статья во вчерашней «Трибюн» была не совсем корректной. Тем не менее я не могу считать Амоса ни великим, ни просто хорошим писателем.
— А его успех?
Эммет пожал плечами.
— Если бы можно было предвидеть успех, издательства не разорились бы. Никто не знает, какую книгу будут покупать, а какую нет. Кое-что зависит и от удачно выбранного времени. Вот, например, повесть «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда»[10] вышла под самый Новый год и с треском провалилась. Зато когда через несколько месяцев книгу переиздали, Стивенсон прославился. В любом другом бизнесе существуют объективные критерии. Производя сталь или зубную пасту, знаешь, что если они хорошего качества, их купят. Вы даже можете рассчитать прибыль. Издатель ничего не знает. С самого начала рукопись оценивается субъективно в зависимости от вкусов и капризов издателей. В наши дни считается высшим классом писать непонятно. Таким образом можно рассчитать литературный успех, но коммерческий — никогда. У высоколобых хотя бы есть литературная мода. У публики нет и этого.
— Мне бы хотелось, — сказал Бэзил, — чтобы именно вы объяснили причину успеха Амоса.
Эйвери ухмыльнулся.
— Популярный писатель сегодня — всегда жалкая копия великого мастера прошлого. Похоже на Третью авеню: предпоследняя парижская мода и баснословные цены. В литературе этот разрыв обычно бывает лет в тридцать. Амос появился как раз в тот момент, когда в моду стала входить проза двадцатых годов, отличавшаяся сбивчивой, намеренно усложненной манерой письма. Популярный писатель оперирует чувствами, не беспокоясь об интеллектуальном содержании, которое мудро оставляет литературной аристократии. Зато он как дома, когда пишет о насилии, нищете, сексе. Он немного не в ладу с грамматикой, но это только придает его диалогам остроту. Шагом вперед для популярной литературы был отказ от сюжета, стоивший и авторам, и читателям определенного психологического усилия… Теперь даже на телевидении и в дешевых журналах сюжетом жертвуют во имя настроения. Мастера делали это еще в двадцатые годы. В наше время единственным пристанищем сюжета остался детектив. Мос как раз типичный популярный писатель своего поколения. Он — Фолкнер толпы. Любопытно другое. Почему вокруг его романов такой ажиотаж, когда каждый год на литературном рынке появляется не меньше дюжины точно таких же книг. Но о них немного пошумят, и через полгода они забыты.
— Реклама? — спросил Бэзил.
— Не совсем. С помощью рекламы книгу не продашь, зато можно продать фильм, и тогда уже фильм продаст книгу — нитка тянет иголку. Голливуд купил «Отступление» еще до выхода книги в свет, и ее
