Базил вышел из телефонной будки, нахмурившись:
— Черт знает что такое. Срочное заседание ученого совета в больнице. Будут обсуждаться вопросы финансирования. Так что придется идти. Им необходимы цифры, а они есть только у меня. Смета на приобретение нового оборудования для психиатрической клиники. Заседание состоится вечером. Всегда что-нибудь да помешает…
— Ну не расстраивайся! Ведь ты же не уезжаешь на Японские острова!
— Я мог бы прозябать там и сейчас, но вот подвернулся случай, я вернулся и снова имею честь лицезреть тебя. По крайней мере позволь мне посадить тебя в поезд до Бреретона.
— Но я не еду поездом. У меня есть машина. Одолжила у своей подруги-учительницы. И у меня возникла гораздо более умная идея, — давай-ка я тебя подброшу к больнице.
Больница находилась в каких-то десяти кварталах. Им обоим хотелось, чтобы в эту минуту они оказалась где-нибудь подальше. Выходя из машины, он наклонился и поцеловал ей руку, лежавшую без перчатки на баранке. Оказавшись на тротуаре, он повернулся к ней, помахал на прощание рукой, затем быстро взбежал на крыльцо и вошел в двустворчатые стеклянные двери.
Она по-прежнему сидела неподвижно. Перед ее глазами стелился этот долгий вечер, словно мираж в пустыне. Этот эмоциональный вакуум следовало непременно чем-то заполнить. — «Не нужно звонить мне. Просто приезжай, когда сможешь… Либо в пятницу, либо в субботу…» Она резко повернула руль и выехала на другую улицу, ведущую к Пятой авеню, где, если ей не изменяла память, была заправочная станция. Ветровое стекло покрылось каплями дождя. Но и это не остановило ее. Активные действия всегда приводят к душевному равновесию. Замечательная авантюра. Прекрасный сюрприз для Базила. Может, тем самым ей удастся пробить непроницаемую стену его скептицизма. А чего ей опасаться? Ведь все, что происходит вокруг, — вполне естественно. Во всяком случае так и должно быть, иначе ничего бы не случалось.
Полусонный человек в замасленном халате подошел к бензиновому шлангу.
— Заправьте, пожалуйста, — сказала Гизела. — У вас есть дорожная карта штата Нью-Джерси?
— Конечно, есть. Какое именно место вам там нужно?
— Мне нужна небольшая деревенька на берегу океана. Она называется Брайтси.
Глава тринадцатая
Тот дикий зверь, алкавший мяса,
Оставил плоть ее и кровь —
И прежняя, дождавшись часа,
Явилась нам Фостина вновь…
«Дворники» на ветровом стекле начали свой танец, — стаккато — раз-два-три-вжик! — какая-то причудливая, абстрактная пара одноногих танцоров, совершавшая все движения поразительно слаженно, в унисон.
Через чистые, отполированные ими проталины на стекле, похожие на два лунных серпа, Гизела видела расплывчатые огни уличных фонарей сквозь неподвижную пленку дождя, который поливал черный асфальт дороги. Здесь, в автомобиле, она была наедине с собой, в своем уютном маленьком недоступном для воды мирке. Монотонный ритм танцующих «дворников», равномерный гул двигателя оказывали на нее какое-то гипнотическое воздействие, особенно на глаза и уши, убаюкивали ее, клонили ко сну…
Фары выхватили из темноты блестящий щит: «Вы въезжаете в деревню Брайтси». Шоссе становилось главной улицей деревни. Свет горел только в местной аптеке и на заправочной станции. Гизела въехала на заправку и остановилась.
— Не скажете, где находится коттедж мисс Крайль? — спросила она у долговязого сельчанина в джинсах и рубашке-джерси, который больше смахивал на фермера.
— Это в трех милях отсюда, там, за деревней. Как раз между океаном и сосновым бором. Нужно будет потом проехать еще с милю по лесной дороге. Затем на развилке свернете направо и увидите коттедж. Это единственный дом у дороги.
Последний дом деревни стоял на перекрестке двух дорог. Когда она свернула с главной магистрали, мимо промчался другой автомобиль, выскочивший с проселочной дороги в тот момент, когда она выехала на нее. Она сумела различить его густо покрытое каплями дождя ветровое стекло и картонку, на которой было написано большими буквами «ТАКСИ». Встречная машина направлялась к деревне, и вскоре она увидела свет ее фар на шоссе позади себя. Теперь она ехала по ухабистой извилистой дороге, чуть шире обычной тропинки, полагаясь в кромешной темноте только на свет фар. Низкорослые сосны стеной возвышались по обе стороны. Сосновые иголки усыпали почву, забивая подлесок. Оголенные стройные стволы деревьев превращались в подобие органных труб, через которые издавал громкие гортанные звуки бесновавшийся ветер. Уже слышался отчетливый шум морского прибоя, который напоминал ворчание настроенного на игривый лад льва. Казалось, она уехала за тысячу миль от Нью-Йорка.
После очередного поворота дорога внезапно пошла под уклон. Огни фар вдруг выхватили из темноты высокую худосочную фигуру одинокой женщины, которая брела, словно слепая, по левой обочине, и вдруг попала в яркий сноп света. На ней было легкое пальто и темная шляпка. Ее длинная черная тень быстро сокращались в свете фар.
Гизела нажала на тормоза. Колеса вдруг утратили сцепление с грунтом. Словно в каком-то головокружительном кошмаре она почувствовала, как ее автомобиль разворачивает и заносит, что она теряет контроль над управлением. Она сбросила ногу с тормозной педали и начала укрощать руль, который, судя по всему, вздумал обнаружить свой злобный норов. Свет от фар выхватил глухую стену из сосен, полоснул по чьему-то испуганному лицу, белому, как простыня, частично закрытому выброшенной вперед рукой в этом инстинктивном жесте самозащиты. Облик этой женщины четко отразился в ее сознании в это короткое мгновение, точно так, как надолго запоминается что-то увиденное при яркой вспышке молнии: раскрытые губы, отразившие страх глаза, которые глядели на нее в упор. Затем машина, еще раз содрогнувшись, наконец замерла, и свет фар погас.
Гизела сидела тихо и вся дрожала. Через несколько секунд она вновь обрела дар речи.
— Фостина! Где ты?
Никто ей не ответил. Не было слышно ни звука, лишь та же тягостная песнь ветра, шелестение дождя, гул прибоя. Но ведь это было лицо Фостины, она его четко видела. Она видела ее застегнутое наглухо голубое пальто и коричневую фетровую шляпку. Может, она нечаянно сбила ее? И она сейчас лежит в канаве без сознания или даже умерла?
Гизела включила фонарик и медленно начала водить желтоватым пятном света возле автомобиля и на дороге. Выбоину, в которую она угодила, уже затянуло жирной грязью. Дождь почти смыл следы ее покрышек, отпечатавшихся в сырой, размытой глине. Никаких других следов не осталось, никаких отпечатков обуви. Она въехала на обочину и направила свет фар на сосновые иглы, толстым слоем лежащие перед автомобилем. Они давно слежались, затвердели и были скользкие, как лед. Вероятно, они скапливались здесь годами.
Она уже не звала Фостину. Выйдя из автомобиля, она прошла несколько метров в обоих направлениях по обочине. Там никого не было. Она не заметила в грязи никаких следов. Никаких пятен крови. Ни потерянной перчатки, ни нечаянно сломанного каблука, — ровным счетом ничего.
Она замерзла и промокла до костей. Снова забралась в машину. Включила зажигание, нажала на стартер. Двигатель не реагировал, словно боялся нарушить тишину. «Короткое замыкание, — подумала она. — Поэтому, наверное, и погас свет». В темноте она ощупью отыскала сигареты и закурила. Впервые в жизни запах табака вызвал у нее тошноту. Только сейчас она поняла, что отнюдь не холодом, не ветром и не дождем объясняется такое ее состояние. Нет, это был страх.
Она снова взяла в руки фонарик и сумочку. Вышла из машины. Отсюда было гораздо дальше до деревни, чем до дома Фостины. Но ей в данный момент позарез нужна была деревня, с ее светом, теплом,
