бы вся эта картина перед моими глазами не исчезла. Алиса назвала меня «рационально мыслящим», но все же я бы совсем не удивился, если бы Тод Лапраик или же это дитя тумана Роб Рой Маккрегор вдруг вышли из белых испарений и окликнули меня. Ни одно место в мире не производило на меня такого острого впечатления заколдованной тишины. Ни одна дорога сюда не вела, только скалистые тропки и бурлящие пеной пороги. Луга и само озеро были закрыты от людей высокой стеной, нагромождением утесов и скал. Я вздрогнул от одной мысли о том, что здесь творится зимой, — горы, покрытые альпийской белизной, снежные обвалы, обрушивающиеся на узкий проход, река под ледяным панцирем. Даже сейчас, в августе, это было такое место, где человек, привыкший к сутолоке больших городов, чувствовал себя погребенным заживо. Могло ли это колдовское место таить в себе секрет, который так сильно подействовал на Джонни?
Вдруг я увидел сквозь стволы деревьев стены фермерского коттеджа, о котором мне говорил Стоктон. Это был тот дом, в котором жил жаждущий уединения «иностранец». То уединение, в котором он пребывал, я уже увидел. Но что это за человек? У меня были две причины, чтобы Повидать его. Медленно я начал спускаться со склона.
Не слышалось лая собаки. Никто не вышел мне навстречу. Возле дома не было сада. Всего несколько надворных строений и небольшой одноэтажный коттедж, похожий На высеченный из гранита куб, стоявший между соснами — Часовыми высаженными здесь явно для защиты от холодных ветров.
На двери даже не было звонка. Но висел дверной молоток в виде бронзового черта, отвратительная, несколько деформированная фигура, которая, казалось, корчилась и извивалась прямо на глазах. Я взял черта в руку и загромыхал им по двери.
Никто не отвечал. Я снова постучал, посильнее. Еще. Никаких звуков не доносилось из-за этих гранитных стен. Вдруг дверь широко распахнулась.
В узком проходе стоял человек. На нем был потертый халат из украшенной фигурками фланели темно-голубого и серого цветов. На отвороте были заметны следы от сваренного всмятку яйца. Он немного сутулился. Лицо его было обрамлено пушком песочного цвета. Глаза у него были яркие, хитрые, цвета льда. Щетина под носом сильно смахивала на мышиные усики. Его губы искривились в жеманной, самодовольной улыбке, в которой сквозила насмешка.
— Что вам угодно? — спросил он, и его глаза открылись чуть пошире, когда он заметил на мне военную форму.
Я ответил довольно грубо:
— Прежде всего я хочу знать, кто вы такой.
Мы разглядывали друг друга. Я был значительно выше его и значительно массивнее. Если бы он попытался захлопнуть дверь у меня перед носом, я бы запросто пресек все его действия. Посмотрев мне в глаза, он понял, что я не позволю с собой шутить.
Он наклонил голову.
— Когда вы постучали в дверь, я думал, что пришел тот мальчуган, который приносит мне продукты, — ворчливо сказал он. — В противном случае я бы ни за что не открыл. Но я ничего здесь не прячу.
— Тогда кто вы такой? — строго спросил я.
— Разве вы не знаете?
Мой вопрос его, по-видимому, забавлял. Его плечи слегка затряслись от приступа смеха. Он не был похож на того черта, изваяние которого выбрал для своего дверного молотка, — нет, он не был карликом, не извивался и не корчился передо мной.
— Неужели вы на самом деле не знаете? — закудахтал он. — Когда-то я был вашим соотечественником, и меня повсюду хорошо знали. — В голосе у него послышалась нотка самодовольства. — Причем очень хорошо знали! Будь вы немного постарше, вы, несомненно, узнали бы меня. Я — Уго Блейн.
Глава восьмая
Эта встреча была похожа на то, что он увидел, когда перед ним из-за выступа скалы открылось озеро, — теперь у него перед глазами расстилалась обширная панорама, предоставлявшая ему массу новых впечатлений. Книга Блейна, обнаруженная в комнате у Джонни, встреча Блейна с Шарпантье в Риме, и вот теперь перед ним предстал сам Блейн, который, оказывается, живет всего в нескольких милях от дома в Крэддохе. Не может быть никакого сомнения в том, что все это фрагменты единого целого…
У меня не было времени на раздумья. Блейн не спускал с меня глаз. Он заметил мой пытливый взгляд.
— Значит, вам мое имя ни о чем не говорит? — спросил он, довольный, словно глупый ребенок.
— Меня зовут Данбар, — сказал я. — Можно зайти на несколько минут?
— Я не могу вас остановить насильно, — ответил он и, повернувшись, зашлепал по узкому коридору в своих домашних туфлях без каблуков.
Закрыв за собой дверь, я последовал за ним. Мы вошли в комнату с низким потолком и двумя окнами, выходящими на озеро. В какой-то момент я позавидовал его прибежищу. Открывавшийся отсюда вид был достоин той цены, которую ему пришлось заплатить за одиночество и все неудобства. Только на его месте я бы расширил оконные проемы. Строитель этого дома, вероятно, больше заботился о сохранении тепла зимой, чем о виде на природу и свежем воздухе летом. Он пробил в стене окна всего фут в ширину и два — в длину, да к тому же они затемнялись толстой гранитной стеной.
Комната была самой примитивной из всех, которые мне Доводилось видеть в Ардриге, — это была одновременно кухня и гостиная. Большой камин предназначался как для приготовления пищи, так и для отопления, вода подавалась в кран с помощью ручного насоса. Зола забивала камин, в Раковине высилась гора грязной посуды. Три твердых деревянных стула, небольшой круглый стол и пара керосиновых ламп, судя по всему, были неотъемлемыми частями коттеджа. Раздвижной карточный столик, на котором лежали какие-то бумаги и газетные вырезки, скорее всего, принадлежал лично Блейну. Как и полуоткрытый деревянный ящик, из которого вываливались время от времени книги прямо на пол. Кроме того, там стояло плетеное кресло с подушкой, единственное удобное сиденье во всем доме. Он постарался опередить меня и захватить желанное кресло, хотя я вовсе на него не претендовал, так как подушка на нем была такой же грязной и засаленной, как и все прочее в этом жилище.
Он закрыл свои костлявые голые колени шелковым одеялом и потянулся через карточный столик за табаком и папиросной бумагой. Его узловатые, окрашенные никотином пальцы начали проворно сворачивать сигаретку, просыпая табачные крошки. Все это время он внимательно меня изучал, не расставаясь с самодовольной, жеманной улыбочкой на губах.
Я стоял спиной к камину, медленно переводя взор с поразительной красоты буйствовавшей за окном природы, к царившей в комнате неустроенности и грязи.
Блейн следил за моими глазами.
— Там, где все ласкает глаз…
— Лишь гнусен человек… — закончил я строфу, выражая тем самым свое согласие с ним.
— Что вы, что вы! Вряд ли это вежливо по отношению к вашему хозяину, мистер… Боюсь, я не разобрал вашего имени…
Он явно издевался надо мной.
— Имя мое для вас не имеет значения, — ответил я. — К тому же я не считаю вас своим хозяином.
— Почему же?
Лизнув край бумажки желтым языком, он сунул сигарету в рот. Он взял в руки зажигалку, настоящий предмет искусства, украшенный золотым орнаментом, но его большие ногти с траурной каймой просто отталкивали. Откинувшись в кресле, он сделал первую затяжку.
— В таком случае, как говорят латиняне, когда хотят поскорее от кого-то избавиться, какому
