месили темно-красную грязь. Длинные халаты, косички и корзины, корзины, корзины.
Пора было будить гонца. Тот все еще спал, подложив под щеку ладонь, и Нгуен Ай Куок пожалел юношу. Пусть спит, пока может. Когда в дверь постучали, он спрятал письма, убрал в ящик перо и чернильницу, закрыл спящего ширмой. Быстро оглядев комнату, откинул запор. Увидев за дверью Лыонга, приложил палец к губам:
— Входите, пожалуйста, только тихо. У меня человек отдыхает.
— Кто? — покосился на ширму Лыонг.
— Наш земляк, — лукаво прищурился Нгуен Ай Куок. — Дорогой гость.
— Неужели восстановилась связь? — обрадовался Лыонг. — Какие вести?
— Разные. Когда соберутся товарищи, обсудим.
— Сегодня не придется. — Лыонг бросил взгляд на окно. — Мне показалось, что за домом следят. На всякий случай вам нужно срочно сменить квартиру.
— Неприятная новость. — Нгуен Ай Куок озабоченно кивнул. — Интересно бы узнать, кто. Если китайцы, то это еще полбеды. Они могут приставить соглядатая просто так, на всякий случай. Трудно придется, правда, когда такой случай настанет. Тут уж вам припомнится все. Вы не заметили, кто следит?
— По виду будто китаец. Он, к сожалению, поспешил скрыться, и я не запомнил. Да и нельзя судить о человеке по внешнему виду.
— Это так. Чтобы рис стал белым, сто раз ударишь пестом. Китаец может с таким же успехом работать и на французскую, и на японскую разведку.
— Даже в китайской Красной армии полно шпионов и антибольшевистских агентов.
— Ну, ничего не поделаешь, будем перебираться. Вы постарайтесь незаметно вывести паренька. — Нгуен Ай Куок кивнул на ширму. — А я попробую изменить внешность. Может быть, это и к лучшему. Птицы зовут в свою стаю. Пора на родину, добрый друг.
— Не так просто подготовить ваше возвращение.
— Я понимаю и не тороплюсь. Но для начала я хочу перебраться поближе к границе. А это для вас, — Нгуен Ай Куок протянул Лыонгу засушенный стебелек горечавки. — Привет из дома. Поздравляю, товарищ.
— Дочь! Значит, они все-таки ее разыскали… Она, наверное, стала совсем большая.
— Долги убывают, дети вырастают. — Нгуен Ай Куок одобряюще подмигнул. — Мы еще дождемся счастливых минут.
Китайский остров Тайвань, отторгнутый Японией в 1895 году по Симоносекскому договору, занимал в планах японского генерального штаба важное место. Именно здесь, на Формозе, как теперь именовался Тайвань, отрабатывались основные элементы операции «Прыжок на юг». Горные цепи, лагуны и заболоченные астуарии западного побережья превращали остров в естественный полигон, на котором набирались опыта части, предназначенные для ведения боевых операций на Малайском архипелаге и во Французском Индокитае.
Влажные тропические леса, где водилось тринадцать видов ядовитых змей, и мангровые заросли тоже играли не последнюю роль.
В специальном центре — часть № 82 — дислоцированной на острове армии разрабатывался сложный комплекс исследования местных условий. Малярия и древесные пиявки, ядовитые плоды и обычаи лесных племен — все подвергалось скрупулезному изучению. Особое внимание придавалось таким, казалось бы, второстепенным проблемам, как, скажем, «древесные породы» или «мед лесных мух». Подобные «мелочи» зачастую становились в джунглях вопросом жизни и смерти. Солдат обучали разжигать костер из влажной древесины и поддерживать его горение в парной атмосфере лесов, показывали, как прижигать сигаретой насосавшуюся крови пиявку, чтобы она отвалилась, не оставив в ранке — иначе образуется незаживающая язва — клочков рогового отверстия. Военные ветеринары дотошно присматривались к поведению лошадей, которых одолевали москиты, инженеры тщательно вымеряли радиус поражения гранатами в условиях травяных джунглей, открытых болот и болот в центре леса.
Создавались новые виды смазок, рассчитанные на высокую влажность, противогрибковых кожных мазей, таблеток для быстрого обеззараживания воды. В бараках, на скорую руку возведенных из бамбука и тонких досок, вычерчивались профили далеких южных островов, составлялись таблицы приливов и отливов, штабные офицеры с витыми аксельбантами наносили на карты береговые укрепления Сингапура, Пенанга и Кота-Бару, штудировали порядок несения караульной службы в британской (Малайя), голландской (архипелаг), американской (Гавайи) и французской (Тонкинское побережье) армиях.
Японские резиденты на местах спешно добирали через свою клиентуру — парикмахеров, поваров, часовщиков и коммерсантов — недостающую информацию. Днем и ночью радисты в наушниках заполняли тетради бесконечными колонками пятизначных числовых групп.
По странной случайности мощная радиостанция, с которой вещал на Вьетнам принц Кыонг Де, находилась в непосредственной близости от шифровального отделения, куда поступали разведданные со всей Юго-Восточной Азии. Барачный городок, к которому примыкал палаточный лагерь, был расположен в пригороде Тайбэя, называвшегося теперь Тайхоку. У контрольно-пропускного пункта и на вышках с прожекторами стояли длинноствольные пулеметы «намбу». По другую сторону отгороженной шлагбаумом железнодорожной ветки находился небольшой аэродром с травяным покрытием.
Непосредственно к аэродрому примыкало единственное в зоне двухэтажное здание из железобетона, в котором размещался секретный отдел — мозг и сердце всего предприятия. Впрочем, сами офицеры спецслужбы именовали свой отдел «компанией висельников». Кто-то из шутников даже приколотил к двери дощечку, на которой черной тушью был нарисован повисший на веревке человечек. Но ее вскоре сорвал сокрушительный тайфун, пронесшийся над островом в августе. Тогда же были сломаны и верхушки росших поблизости тонких сахарных пальм.
Подполковник Арита, начальник отдела, приказал спилить тончайшие стволы и засадить голое место бананами. На банановых пальмах он демонстрировал молодым офицерам фехтовальные приемы самураев.
— Это горизонтальный удар, — объяснял он, срезая со свистом верхнюю часть ствола. — Он называется «полет ласточки». Изящно, не правда ли? Но для начала я рекомендую испробовать более простое «опускание журавля». Вот так! — Последовал молниеносный удар наискось.
— Удар наносится от левого плеча к правому бедру. Левши, разумеется, поступают наоборот, — добавил Арита под общий смех.
Когда от банановой поросли остались лишь желто-зеленые слезящиеся пеньки, подполковник бережно вытер фамильный меч на длинной костяной рукоятке шелковым платком.
— Надеюсь, что вскоре мы сможем потренироваться на живых моделях, — улыбнулся он, обнажив крупные, немного торчащие вперед зубы.
Самурайские забавы прервал адъютант: подполковника срочно вызывали в штаб. Офицеры почтительно расступились. Об Арите ходили разные слухи. Кое-кто уверял, что он уже испробовал в Китае «кимотори» — древний ритуальный обряд, при котором самураи съедали печень побежденного врага. О том же, что под видом кули подполковник облазил все восточное побережье Малайи от Кота-Бару до Джохорского пролива, знал весь Тайхоку. Недаром Ариту прозвали «Келантанским духом». Высадившись с подводной лодки на песчаном, заросшем пальмами берегу, он углубился в леса и по реке Келантан добрался до Куала-Края. Оттуда уже по железной дороге проследовал в Джерантут, чтобы вновь уйти в жуткие дебри Паханга. Даже те, кто с блеском выдержал обязательный экзамен на выживание, то есть три недели продержался в джунглях на обычном трехдневном рационе, называли анабазис Ариты чудом. Человек на такое не способен. Только дух. Или, в крайнем случае, заведомый висельник. Отсюда, вероятно, и пошло название особого отдела.
Генерал Итагаки тоже был наслышан о подвигах «Келантанского духа» и потому с интересом взглянул на невысокого смуглого офицера. Как и положено разведчику, внешне он ничем не выделялся. Лишь светлые пятна на щеках свидетельствовали о том, что совсем недавно все лицо этого человека покрывали жуткие гнойники, искусно нанесенные лучшим военным хирургом. Итагаки, сделавший карьеру в штабах, отдавал должное таким, как Арита, людям практики — непревзойденным мастерам-одиночкам. Конечно, он
