– А чем я отличаюсь от других? Хотя иногда мне приходит в голову, что…
Кэт рассмеялась:
– Если бы кто-то записал все, о чем думает человек в течение дня, чтение получилось бы очень странное.
– Ты права, – подтвердила Изабелла. – И потому отчасти, что язык неспособен адекватно передавать мысли. Мы редко думаем словами. Не произносим длинных внутренних монологов. Мы вовсе не говорим себе: «Нужно бы съездить сегодня в центр». Этих слов мы не произносим мысленно, но решение съездить в центр принимаем. Мысленные действия, как и мысленные решения, не требуют языкового оформления.
– И, значит, человек, не владеющий языком, способен думать так, как мы? – Кэт явно сомневалась в такой возможности. – Как можно решить отправиться в центр города, если не знаешь ни слова «отправиться», ни слова «город»?
– Можно. Ведь у такого человека в голове будут образы-картинки. А еще чувства. Будут воспоминания о том, что уже было, и предположения о том, что может случиться в будущем. Одна беда: ему не дано ими поделиться и он не сможет их зафиксировать.
Она подумала о Братце Лисе, который умел только скулить и рычать, что не мешало ему чуять опасность, переживать страх, а возможно, держать в голове представление об устройстве огороженных стенами садов, составляющих среду его обитания. Несколько раз, когда они неожиданно сталкивались, она заглядывала Братцу в глаза, и в его взгляде ясно читалось: «Осторожность нужна, но оснований для паники нет». А значит, он обладал памятью или, во всяком случае, в мозгу его происходили какие-то непонятные для нас, не связанные с речью мыслительные процессы. Любопытно, что чувствуешь, если ты Братец Лис? Только сам он мог бы ответить, но, увы, Братец Лис лишен возможности говорить.
Столик, который Изабелла заказала в кафе «Сент-Оноре», был у окна. Сидя за ним, они будут видеть кусок уходящей вниз, вымощенной булыжником улицы, что ведет к Систл-стрит. Ресторан был небольшой, удобный для бесед с глазу на глаз, хотя и с чуть узковатыми проходами между столиками, порой вынуждавшими слышать не предназначенное для чужих ушей. Именно таким образом Изабелла однажды узнала подробности договора о совместном проживании между модным врачом и его весьма юной подружкой: девушка получала в собственность половину их общего дома и отдельный банковский счет. Эти сведения, сам того не подозревая, выболтал адвокат, который ужинал со своей юной приятельницей, жаждущей все новых и новых деталей. Изабелла сделала вид, что ничего не слышала, но нельзя ж было заткнуть уши! Обернувшись, она с осуждением посмотрела на адвоката, который был ей немного знаком, но тот, ничуть не смутившись, весело помахал ей рукой.
Пока Джейми читал меню, Изабелла исподволь оглядела зал. Питер и Сьюзи Стивенсон, ужинавшие вместе с какой-то другой парой, приветствовали ее кивком и улыбками. За ближайшим столом сидел и листал принесенную с собой книгу владелец знаменитого родового замка, овеянного духом истории и населенного привидениями. Изабелла посмотрела на него с сочувствием: каждый по-своему одинок. А я, счастливица, сижу с красивым молодым мужчиной, и мне решительно все равно, если кто-то и шепчет: «Взгляните на эту женщину, что ужинает со своим молодым любовником». Но, может быть, они думают иначе, например: «Посмотрите-ка! Взрослая баба украла младенца из люльки».
Мысль была неприятная, грустная. Усилием воли она изгнала ее из сознания и поглядела поверх своего меню на Джейми. Войдя в ресторан, она сразу увидела, что он уже сидит за столиком и явно пребывает в отличнейшем настроении. Заметив ее, Джейми встал с улыбкой и, наклонившись над столом, быстро коснулся губами ее щеки. Конечно, это была просто дань вежливости, но поцелуй ударил ее током и заставил покраснеть.
Джейми смотрел на нее с улыбкой.
– У меня хорошие новости, – выпалил он. – Просто не терпится рассказать.
Она отложила меню: если так, спаржа и красная рыба подождут.
– Что ж это? – спросила она игриво. – Подписан контракт на запись? Выходит ваш сольный диск?
– Почти. То есть почти такое же приятное. Да, именно так.
Она вдруг почувствовала опасность. А что, если он нашел новую девушку? Женится – и конец их отношениям. Да, вероятно, так и будет. И это их последний ужин. Она глянула на мужчину, сидевшего с книгой за столиком на одного. Вот ее будущее. Именно так она будет сидеть, пристроив «Основы самосознания» Дэниэла Деннета между солонкой, масленкой и, да, конечно, бутылочкой с оливковым маслом.
– Думаю, я не сказал вам, – начал он, – что вчера был на прослушивании. Нет, не так: точно знаю, что не говорил вам этого. Чтоб не пришлось потом признаваться в провале. Думаю, эти предосторожности – свидетельство гордыни.
Изабелла облегченно вздохнула. Прослушивание – это неопасно. Если только…
– Речь шла о Лондонском симфоническом, – ошарашил он.
У Изабеллы перехватило дыхание. Ведь Лондонский симфонический оркестр – в Лондоне.
– Вот как! – воскликнула она, поистине титаническим усилием заставив голос звучать весело. – Это очень хорошая новость. – Достаточно ли в таком случае сказать «очень хорошая»? Достаточно, решила она, ведь главное – спрятать рвущее душу отчаяние. – Это прекрасно!
Джейми откинулся на спинку стула. Он сиял.
– Никогда в жизни так не волновался. Я поехал на один день, и они слушали меня в двенадцать. Там было еще человек десять музыкантов. Один показал мне свой новый диск с портретом на обложке. Мне стало так страшно, что захотелось встать и уйти.
– Какое испытание… – Завершить реплику восклицательным знаком она не смогла. Была слишком подавлена.
– Чудовищное! Но только пока я не заиграл. – Он радостно вскинул руки. – Едва я взялся за инструмент, на меня что-то снизошло. Не знаю, что это было, но я играл так, будто это не я.
Опустив голову, Изабелла смотрела на скатерть, на ножи, вилки. Этого следовало ожидать, говорила она себе, я неизбежно должна была потерять его, неизбежно. Но что следует делать, когда друг уходит? Оплакивать потерю или искать утешения, вспоминая былые радости дружбы? Конечно второе – тут нет никаких сомнений, – но как же трудно совладать с собой здесь, в кафе «Сент-Оноре», когда сердце словно холодный камень.
Между тем Джейми продолжал взахлеб:
– Нам сказали, что результаты будут известны на другой день. Но мне позвонили, когда я еще не сел в поезд, и объявили, что выбор пал на меня.
– Не удивительно, – отозвалась Изабелла. – Вы замечательный музыкант, Джейми. Я всегда это знала.
Похвала привела его в смущение, и он шутливо от нее отмахнулся:
– Даже если и так, об этом поговорим позже. Что у вас?
– Работаю, – сказала Изабелла. – Делаю то, что полагается, и…
Жестом шутливого нетерпения Джейми прервал ее:
– …И то, что не полагается, разумеется, тоже.
– Знаю, – кивнула Изабелла, – знаю, что вы имеете в виду. – И тут же подумала: каково же ей будет, когда он уедет и они больше не смогут вести эти дружеские беседы? Сумеет ли она заниматься своими так называемыми расследованиями, когда не с кем будет их обсудить и не у кого попросить совета? А именно это и означал отъезд Джейми.
Пригубив воды из принесенного ему стакана, Джейми великодушно сказал:
– Но твердить этого вслух я не буду. А выдам кое-какие сведения, которые, как я надеюсь…
Протянув руку, Изабелла коснулась его рукава:
– Прежде чем выслушать ваши сведения, я хочу сказать вот что. Вам кажется, что мне следует прекратить поиски, – я это знаю. Вы уверены, что я на ложном пути, – и это не секрет. Но сегодня я разговаривала с журналистом, которого мы как-то видели. Помните?
– С тем, что купался с вами в одной ванне?
– Именно. Правда, позвольте вам напомнить, что мы были тогда очень маленькими, а ванна, наоборот, большой. Но дело не в этом. С помощью своих связей он узнал фамилию донора. Это Маклеод. – Тут она понизила голос, хотя вроде бы никто и не мог их слышать, разве что человек, читающий за своим столиком.
