Одна из женщин уже немного испугалась, а другая начала злиться. С какой стати эта женщина – совершенно, как она сказала, незнакомая – столько всего о них знает?
Мария принялась спорить, но доктор Ердели мягко ее отговорила. Она сказала: надо пойти туда, где должен быть ее дом. Они свернули в тенистый переулок – там он и стоял, в точности как Мария описывала: маленький деревянный дом с верандой по всем четырем стенам и облезлой башенкой в тени нависших эвкалиптов.
Доктор Ердели постучала в стеклянную дверь. Средних лет мужчина с редкими волосами и приятной улыбкой приоткрыл дверь и спросил, может ли он чем-то помочь. Он едва взглянул на Марию.
– Джон, – сказала она. Мужчина посмотрел на нее.
В этот момент в прихожей появилась бледная темноволосая женщина в фартуке и робко встала рядом с ним, глядя на гостей.
– Джон! Это я, – повторила Мария, – я Мария!
– Мы знакомы? – спросил мужчина.
Доктор Ердели заметила, как он озадачен, и объяснила, что Марию несколько лет назад сбила машина, и теперь она считает его своим мужем, а этот дом – своим домом.
Мария не могла оставаться в стороне. Она сказала, что не «считает». Они с Джоном женаты двадцать лет. Она может рассказать о нем, что угодно: разве нет у него длинного шрама на животе, к которому она сама столько раз прикасалась? Разве у него не срослись пальцы на правой ноге, как и у его отца? А дом? Она знает расположение всех комнат, все, что в них, знает, как пахнет на чердаке. Даже картины на стенах: кто, по-вашему, их покупал? Продолжать? В чем дело, с ума все посходили, что ли?
Доктор Ердели видела, что хозяева потрясены услышанным. Но тут, преодолев смущение, заговорила женщина. Она спросила, как Мария может быть женой Джона, если это она вышла за него замуж двадцать пять лет назад, когда ей было всего восемнадцать.
Теперь Мария смешалась. Мужчина, очевидно, не узнавал ее, а женщина явно была не из тех, кто станет врать.
Откуда-то появилась собака – черно-белая колли; она виляла перед чужими хвостом.
Мария снова очнулась.
– Робби, – сказала она, – ко мне, Робби!
Собака остановилась и попятилась от ее вытянутой руки. Злобно зарычала, обнажая клыки, шерсть поднялась дыбом, лапы дрожали. Мужчина успокоил животное и сказал, что собаку действительно зовут Робби, он всегда был дружелюбным псом. Раньше ни разу он так себя не вел.
Мария беспомощно разрыдалась. Доктор Ердели взяла ее под руку и увела из этого дома, по тенистому переулку, туда, где стояла машина. Они уехали из Кикибери не оглядываясь.
6
МАРИЯ ПО-ПРЕЖНЕМУ СМОТРЕЛА В ВОДУ ИНСТИТУТСКОГО бассейна. Доктор Ердели снова потрепала ее по плечу.
– Это очень интересный случай, мы сейчас работаем над ним вместе, – сказала она мне, затем опустила сияющие глаза на свою студентку: – Правда, Мария?
Мария, еще сильнее поблекшая под ярким солнцем, наконец, подняла взгляд и вполсилы улыбнулась в ответ. Ее вытянутое лицо было напряжено, словно она пыталась вспомнить что-то важное.
Когда мы уходили от нее, доктор Ердели продолжала говорить об этом случае. Годы исследований в Институте убедили ее, что многие, проснувшись утром, не могут вспомнить, кто они есть. Большинство берут себя в руки и продолжают, как ни в чем не бывало, играть назначенные роли: мужа, официантки, банковского клерка, учителя, водителя автобусов. Они выучиваются оценивать ситуацию и, не паникуя, приспосабливаются к ней. Это происходит изо дня в день, обычное дело.
– Такой человек, как вы, должно быть… прошел через это.
Трудно сказать, был это вопрос или утверждение. Возможно, размышляла доктор Ердели, то, что произошло с Марией в Кикибери, – только частный случай.
Быть может, целые общины могут пасть жертвами такой потери памяти? Отчего не предположить, что Мария и в самом деле жила когда-то в этом городке, но коллективная память его жителей отторгла ее, как мы отторгаем неприятные запахи? Возможно, продолжала она, такие, как Мария, страдают некой недостаточностью, метафизическим дефицитом, который и вызывает у окружающих такого рода амнезию. Возможно, феномен этот широко распространен, но все его проявления остаются совершенно незамеченными из-за нашей склонности доверять коллективной памяти больше, чем индивидуальной. И не может ли статься, что не только города, но целые страны и даже цивилизации подвержены этому явлению?
Излагая свои предположения, доктор Ердели, как всегда, обильно жестикулировала, и я не мог не заметить этих маленьких синих цифр над ее запястьем. Она сказала, что вскоре обратится со своей теорией к международному конгрессу и сейчас готовит к тестированию некие модели.
Я снова собрался задать вопрос: «А не лучше ли в таких случаях, как с Марией, просто отпускать человека в мир, чтобы он сам с нуля начал новую жизнь, а не забивать ему голову своими изобретениями»?
Но не задал. Наверняка у нее наготове имелся компетентный и уверенный ответ. Что-нибудь вроде: «Это было бы неразумно. Нет ничего более опасного для цивилизации, чем те, кому не хватает воспоминаний».
И что я на это сказал бы?
7
Сверля меня взглядом, она спросила, не хочу ли я познакомиться с ее самым удивительным студентом, одним из «директорских любимчиков». Я ответил, что буду счастлив.
