Кладбище располагалось сразу за крепостной стеной. Траншею длиной в футбольное поле динамитом освободили от лавы и засыпали привозной почвой. Повсюду торчали небольшие каменные надгробья. Могилы тоже были маленькими, зато в глубину уходили на десять футов – в целях экономии места гробы ставили вертикально. По словам доктора Хебблтуэйта, могильщики всякий раз опасались при захоронении потревожить останки тех, кто упокоился на этом поле за последние двести лет.
Навстречу нам вместе с женой вышел кладбищенский сторож мистер Ригг – невысокий черноволосый человек, голова орехом.
– Сможете ли вы найти место? – осведомился доктор Хебблтуэйт.
– Марта всегда найдет место, – доверительно сообщил нам мистер Ригг, кивая жене, которая любезно улыбалась в ответ. Выглядела она странновато. Дядя Норман в краткий период своего просветления рассказывал о ней. По его словам, если на этом острове когда-нибудь и приживалась картошка, то этой картошкой была миссис Ригг. И вот она передо мной: крупная, бугристая, даже лицо похоже на бородавчатый картофельный клубень; картофелина с яркими голубыми глазками.
Стоя у кладбищенских ворот, мы с мистером Риг-гом и доктором Хебблтуэйтом смотрели, как Марта исполняет свой обряд. Она прошла в дальнюю часть кладбища с безымянными могилами преступников. Перед собой она несла приспособление – клинышек из двух лучевых костей, человеческих, скрепленных на одном конце бечевкой. Она шла и монотонно пела – в утреннем воздухе ее гудение отчетливо доносилось до нас. Стоило костям в ее руке дрогнуть, Марта умолкала и замирала, напряженно к чему-то прислушиваясь. Так она останавливалась несколько раз, в последний – в углу у самой крепостной стены. Здесь она долго стояла и как будто снова прислушивалась. Я различал только жужжание мух.
Наконец Марта Ригг посмотрела в нашу сторону и кивнула большой головой.
– Нашла место, – с гордостью сказал мистер Ригг. – Всегда находит. Теперь мы все организуем.
Похороны состоялись на следующий день. Дул резкий ветер, нисколько не освежавший – горячий, соленый, он раздражал кожу.
Мы шли от лазарета, куда увезли тело, к кладбищу. Дядю Нормана провожали в последний путь немногие: доктор Хебблтуэйт, который привел с собой свою костлявую дочку; могильщик Ригг и с ним его жена Марта; комендант Боннар – от него несло ромом; и двое солдат – они толкали больничную тележку, по такому случаю задрапированную черным бархатом, Я плелся сзади. Еще надо упомянуть следовавшие за нами полчища мясных мух. Они злились, поскольку не могли добраться до вожделенного блюда, которое чуяли сквозь фанеру гроба, а потому вымещали свое разочарование на плакальщиках.
На кладбище обошлись без церемоний. Солдаты сгрузили дешевый гроб ногами вперед в глубокую и узкую щель. Мы слышали, как тело сползало вниз, когда они ставили ящик вертикально. Гроб впритирку вошел в предназначенное для него отверстие. Солдаты поспешно забросали его комьями земли.
Я постоянно ловил на себе взгляд мисс Хебблтуэйт. Должно быть, она думала, что я буду плакать. Но я не плакал, хотя на душе было смутно. Что теперь будет со мной? – гадал я.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
А на следующее утро начался процесс. Суд проходил в большом зале, пристроенном к крепостной стене – когда-то здесь располагалась гарнизонная часовня. С виду он напоминал пиршественную залу старинного замка, и здесь можно было бы найти желанную прохладу, если бы стены и в самом деле были сложены из камня толщиной в три фута, как виделось снаружи. Однако стены были фанерными и совсем не спасали от жары. Доктор Хебблтуэйт сидел рядом со мной на массивной деревянной скамье в одном из первых рядов. Его одежда пропахла застоявшимся сигаретным дымом. А еще в зале пахло потом: народ набился битком. Маленькие окошки в форме креста под самым потолком не могли рассеять полумрак.
– Правосудие и религия, – ворчал доктор Хебблтуэйт. – Яркий свет им не по нутру.
Многие островитяне привели с собой на суд ребятишек. Дочка самого Хебблтуэйта сидела за нами. Кроме здешних обитателей, присутствовал экипаж зашедшего накануне за почтой парохода «Патна». Им отвели места сзади – все развлечение для моряков.
Ровно в девять утра солдат в белой парадной форме вошел в судебный зал через переднюю дверь и вытянулся по стойке «смирно». За ним прошаркал комендант Боннар в черной мантии с алой оторочкой и белом пари ке с мелкими кудряшками, из-под которого торчали еще ярче пламеневшие на этом фоне рыжие волосы. Комендант был высок и отрастил изрядный живот; когда он опустился в деревянное кресло, дожидавшееся его на помосте, колени его задрались и казалось, будто голова растет непосредственно из них.
Минутой спустя через ту же дверь солдат ввел тетю Лиззи. Она села на трехногий табурет возле помоста. Она была одета в привычное черное платье, но без платка. Темные волосы были зачесаны вверх со лба и собраны на затылке в тугой узел.
Ее спокойная, отрешенная поза напомнила мне маму. Когда глаза тети привыкли к полумраку, она разглядела меня и улыбнулась.
Я уставился в пол.
Суд прошел почти так же быстро, как дядины похороны.
Комендант призвал публику к порядку. Его хриплый голос разнесся по залу, ударяясь о стены и эхом возвращаясь к нему. Однако он знал, как перехитрить эхо: каждую фразу комендант рубил на кусочки.
– Лиззи Бек. Прошу встать! – Он пьяновато сминал слова.
Лиззи поднялась и встала лицом к судье.
– Вы обвиняетесь… в убийстве… вашего мужа… Нормана Бека. Признаете ли… себя виновной… или нет?
Зал затих, даже доски не скрипели. Сквозь окна под потолком доносились из гавани крики чаек, мы различали даже глухой грохот волн, разбивавшихся об отмели в четверти мили мористее.
– Виновна! – Ее голос не дрогнул.
– Имеете ли вы… что-нибудь сказать… прежде, чем я… оглашу приговор?
Лиззи выждала, пока не затихли последние отголоски эха, и ответила:
