– Ничего.
Комендант заговорил, обращаясь ко всем нам, собравшимся в зале:
– Я считаю… это был… акт., замышленный… разумом… очевидно больным… – И он повернулся лицом к Лиззи. – Итак… приговор… этого суда… Вы… Лиззи Бек… будете… отправлены… при первой возможности… в учреждение… для душевнобольных… преступников… и там будете… находиться… в заключении… пожизненно.
Я не смел поднять глаза. Вокруг меня раздавались вздохи. Я не сводил глаз с деревянных половиц прямо у меня под ногами. Выждав немного, доктор Хебблтуэйт коснулся моей руки.
– Все кончено, – сказал он.
Тогда я поднял глаза. Кресло на помосте опустело, и трехногий табурет возле него – тоже. Комендант удалился; Лиззи, очевидно, вернули в камеру.
На следующее утро в семь двое солдат в алых мундирах сопроводили простоволосую тетю Лиззи в гавань. Дул теплый сильный ветер. «Патна», ржавый сухогруз, была готова к отплытию. Я затерялся в плотной толпе островитян и смотрел. Экипаж «Патны» сгрудился у лееров своего корабля, и все они тоже смотрели. Я заметил у некоторых женщин слезы на глазах – наверное, от соленого ветра.
На этот раз лицо у тети не было безмятежным, как на суде. Она лихорадочно озиралась. Солдаты уже подвели ее к сходням. Она все время оборачивалась, высматривая кого-то. И тут, с высоты трапа, разглядела среди взрослых зрителей меня. Лицо тети озарилось, губы за двигались, пытаясь вытолкнуть какое-то слово. За гулом корабельных машин я не мог разобрать, что она кричит. Один солдат взял тетю за руку и повел дальше. Она вырвалась и закричала так громко, что я расслышал ее слова поверх грохота:
– Любовь! Эндрю! Любовь!
И ее увели. Через несколько минут солдаты вынырнули из трюма и спустились на причал. Трап подняли на палубу. Отдали швартовы, и «Патна» медленно запыхтела прочь. Выйдя в открытый океан, она повернула на север и вскоре скрылась из глаз.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
Я возвращался по тропе домой. На полпути я оглянулся на океан и успел разглядеть «Патну», почти растворившуюся в мареве на горизонте. Словно черная улитка, протянувшая за собой склизкий след.
Добравшись до коттеджа, я вошел и присел за кухонный стол. Опустил голову на руку и от усталости уснул.
– Эндрю!
Хриплый голос пробудил меня. В открытых дверях, вырисовываясь отчетливо за пологом из бус, стоял комендант Боннар. Я подошел к двери.
Комендант сжимал в руках старый черный зонтик, которым прикрывался от солнца. С огромным брюхом и венчиком рыжих волос вокруг лысины он походил на средневекового монаха с картинки. Сняв судейскую мантию, комендант теперь облачился в обычную белую рубашку и черные брюки.
– Я не стану заходить, – сказал он. Сосуды у него на носу полопались, речь была не вполне внятной. – Посидим снаружи.
Мы уселись на изогнутой скамье в тени нашей маленькой веранды – всего в нескольких ярдах от того места, где Лиззи добила дядю Нормана. От коменданта пахло ромом, и этот запах утешал меня, напоминая о вечерах с Гарри Грином, который тоже пил ром.
Гладкие деревянные планки скамьи заскрипели и прогнулись под весом коменданта. Зонтик он пристроил рядом на земле.
– Я пришел, потому что обещал Лиззи Бек поговорить с тобой. – Он тяжело вздохнул – видно, разговор предстоял нелегкий. – Я мало что мог сделать для нее законным путем. Prima facie, она была виновна. Дважды виновна, если говорить о фактах. Но что касается mens rеа [11] …
Тут он сообразил, что я не понимаю его слов.
– Юридический жаргон, – пояснил он. – То есть: нет сомнений, что она это сделала. Но как насчет состояния ее рассудка? Я говорил с ней в ночь накануне суда, и она признала, что много лет обдумывала это убийство. Утверждала, что лишь план убийства и спасал ее все это время от безумия.
Комендант сильно потел, и мухи слетались со всех сторон прямо на его лысину. Наверное, их привлекал сладковатый запах рома.
– Да, – продолжал он, припоминая ту ночь, когда беседовал с заключенной. – Именно так она и сказала: план убийства не давал ей сойти с ума! Разумеется, едва она это сказала, я понял, что она – сумасшедшая.
Комендант посетил Лиззи в камере в надежде, что отыщутся смягчающие обстоятельства ее преступления. Но сначала он заглянул в паб и подкрепился двумя стаканами чистого рома.
Камера старой гауптвахты с зарешеченной бойницей под самым потолком почти не проветривалась. Кажется, она обрадовалась его приходу – эта невысокая женщина с умным, тонким лицом, которую он часто встречал в городе. Жена коменданта не раз говорила, что Лиззи – хорошая женщина, хоть ей, быть может, и не повезло в браке. В таких вопросах комендант привык доверять своей жене.
Едва комендант присел на стул, Лиззи начала говорить. Она говорила без передышки, словно преступление разомкнуло что-то в ее душе. Комендант не перебивал.
– Сперва, когда я узнала, что к нам приедет Эндрю, я была счастлива. Теперь у меня будет свидетель, кто-то из родных, и он увидит, как я это осуществлю. Я была в восторге… Но вот Эндрю приехал и оказался таким славным мальчиком, и ему уже столько пришлось пережить. Он думал, что снова обрел семью. Прошло всего несколько дней, а я уже начала слабеть. Само присутствие бедного милого ребенка подрывало мою волю… Я поняла – если промедлю еще хоть немного, я никогда уже не смогу сделать это. И я решилась сделать это как можно скорее… Вы представить себе не можете, с каким наслаждением я обрушила камень на голову Нормана Бека в первый раз. Ради такого удовольствия стоило ждать годы… Но
