Оливера.
Папа с мамой объясняют ему, что Оливер играет на небе с ангелами, и однажды мы все снова встретимся с ним, но он не понимает, потому что ему только два годика, и он еще не говорит - а это такая тоска, хуже не бывает.
Мы с Мэлаки играем с Юджином, стараемся развеселить его. Корчим рожицы. Ставим кастрюли на голову и будто случайно роняем. Бегаем по комнате и будто случайно падаем. Водим его в Народный Парк, чтобы он мог полюбоваться цветами, поиграть с собаками, поваляться на травке.
Он видит маленьких детей со светлыми волосами, как у Оливера, но больше не говорит «Олли», а только показывает пальцем.
Папа говорит, что Юджину повезло с братьями - мы с Мэлаки так развлекаем его, что, с Божьей помощью, он про Оливера скоро и вовсе забудет.
Но он все равно умер.
Через шесть месяцев после того, как не стало Оливера, промозглым ноябрьским утром мы просыпаемся, а рядом с нами в постели лежит совсем холодный Юджин. Приходит доктор Трой. Он говорит, что ребенок умер от пневмонии, давным-давно следовало положить его в больницу, почему вы не обратились? Папа говорит, что ничего не подозревал, и мама говорит, что не подозревала, и доктор Трой говорит: вот от этого дети и умирают. Люди не подозревают. Если мы с Мэлаки хоть раз кашлянем, говорит он, при малейших хрипах в горле пусть ведут нас к нему, в любое время дня и ночи. Промокать категорически запрещается: слабые легкие, судя по всему, это у нас наследственное. Он говорит маме, что очень ей соболезнует и пропишет кое-что, чтобы помочь ей пережить предстоящие дни. Бог много просит от нас, черт возьми, слишком много, говорит он.
К нам приходит бабушка с тетей Эгги. Бабушка моет Юджина, а тетя Эгги уходит в магазин за четками и белым платьицем. Его одевают в белое платьице и кладут на кровать у окна, из которого он глядел и искал Оливера. Руки ему складывают на груди, одну поверх другой, и обвивают розарием из крошечных белых бусин. Бабушка зачесывает назад ему волосы со лба и говорит: какие у него чудные шелковистые волосы. Мама подходит к кровати и накрывает ему ноги одеялом, чтоб он не мерз. Бабушка и тетя Эгги молча переглядываются. Папа стоит в изножье кровати, снова бьет кулаками по ногам и говорит, будто бы Юджину: och, тебя Шеннон погубил, эта река – убийца, сырость погубила тебя и Оливера. Уймись ты, говорит бабушка, и без тебя тошно. Она достает рецепт доктора Троя и велит мне сбегать за таблетками в аптеку О’Коннора - денег не возьмут, спасибо доктору Трою. Папа говорит, что пойдет со мной, и мы зайдем в церковь иезуитов и помолимся за Маргарет, Оливера и Юджина, которые теперь встретились на небесах. Аптекарь выдает нам таблетки, мы заходим в церковь, а когда возвращаемся домой, бабушка дает папе денег, чтобы он взял в пабе несколько бутылок темного пива. Нет, не надо, говорит мама, но бабушка отвечает: ему таблеток не прописали, Господи спаси нас, а бутылка пива – хоть какое-то утешение. Потом бабушка говорит папе, что завтра ему придется пойти в похоронную контору, договориться, чтобы гроб привезли на карете домой. Она велит мне идти с отцом и проследить, чтобы он не остался в пабе на всю ночь и не пропил все деньги. Och, Фрэнки нечего делать в пабе, говорит папа, и бабушка говорит: значит, нечего там сидеть. Он надевает кепку и мы идем в «Саутс Паб», а у двери папа говорит мне: теперь ступай домой, я выпью кружечку и вернусь. Я говорю: нет, а он говорит: надо слушаться старших. Ступай домой к нашей бедной маме. Я повторяю: нет, и он говорит, что я веду себя плохо, а этого Бог не любит. Я говорю, что без него домой не пойду, и он отвечает: осh, куда только мир катится? В пабе папа наскоро выпивает пинту портера, и мы берем домой несколько бутылок темного пива. Дома у нас сидит Па Китинг, который захватил с собой виски и пиво, и дядя Пэт Шихан, который принес две бутылки стаута. Дядя Пэт садится на пол, обняв руками бутылки, и твердит: это мое, мое, – боясь, что у него отберут. Те, кого роняли на голову, вечно боятся, что кто-то утащит их пиво. Бабушка говорит: ладно, Пэт, выпьешь сам свое пиво, никто тебя не тронет. Бабушка и тетя Эгги садятся на постель рядом с Юджином. Па Китинг сидит за кухонным столом, пьет пиво и всем предлагает приложиться к его бутылочке с виски. Мама глотает таблетки и садится у огня, взяв Мэлаки на колени. Она все твердит, что у Мэлаки волосы как у Юджина, а тетя Эгги отвечает: вот и нет, пока бабушка не пихает ее локтем и не велит ей заткнуться. Папа стоит, прислонившись к стене, между очагом и кроватью, где лежит Юджин, и пьет пиво. Па Китинг рассказывает разные небылицы, и взрослые смеются - нехотя, потому что неловко смеяться в комнате, где лежит умерший ребенок. Он рассказывает, что, когда служил в английской армии и воевал во Франции, немцы напустили газу, и ему так плохо стало, что пришлось отправить его в больницу. Там его помариновали какое-то время, а потом отправили обратно в траншеи. Английских солдат послали домой, но что до ирландских, всем было плевать с высокого дерева, в живых они останутся или помрут. А Па мало того что не умер, еще и сколотил себе состояние. Он сказал, что решил одну из величайших проблем окопного быта. В траншеях стояла такая сырость и грязь, что никак нельзя было вскипятить воду для чая. И он сказал себе: Господи, у меня в организме столько газа, не пропадать же зря такому добру. Поэтому он вставил себе в задницу трубку, поднес к ней зажженную спичку, и пожалуйста - вот вам огонь, кипятите что хотите. Услышав эту новость, со всех окрестных траншей к нему посбегались солдатики и стали предлагать любые деньги, лишь бы накипятил им воды. Дядя Па скопил так много денег, что подкупил генералов, получил увольнительную и поехал в Париж, где покутил от души с художниками и манекенщицами. Развлекся по высшему классу, так что все деньги растратил, а когда вернулся в Лимерик, нашел работу только на газовом заводе, и с тех самых пор все уголь в топку кидает. Дядя Па говорит, что у него в организме столько газа, что хватило бы на год маленькому какому-нибудь городку. Тетя Эгги хмыкает и говорит, что неприлично такое рассказывать рядом с умершим ребенком, а бабушка говорит: уж лучше такое рассказывать, чем сидеть с постными лицами. Дядя Пэт Шихан, который устроился на полу в обнимку с пивом, говорит, что споет песню. Вот и молодец, отвечает Па Китинг, и дядя Пэт запевает The Road to Rasheen. Он только повторяет Rasheen, Rasheen, mavourneen mean, и песня получается бессмысленная, потому что когда-то давно отец уронил его на голову, и каждый раз, когда он поет эту песню, слова у него разные. Отличная песня, говорит бабушка, и Па Китинг говорит, что у Карузо появился конкурент. Папа идет в угол, к постели, в которой они спят с мамой. Он садится на самый край, ставит бутылку на пол, закрывает лицо руками и плачет. Фрэнк, Фрэнк, говорит он, поди сюда, и мне приходится идти, и он обнимает меня, как мама Мэлаки. Бабушка говорит: нам, пожалуй, пора – завтра похороны, выспаться не мешало бы. Все взрослые становятся на коленях у постели, читают молитву и по очереди целуют Юджина в лоб. Папа ставит меня на пол, поднимается и кивает всем на прощанье. Когда гости уходят, он поднимает все пивные бутылки, одну за другой, приставляет ко рту и выпивает все до капли. Потом сует палец в бутылку с виски и облизывает его. Он гасит огонь в настольной керосиновой лампе и говорит, что нам с Мэлаки пора в постель. Нам придется поспать одну ночь с родителями, поскольку на другой кровати маленький Юджин. В комнате темно, и только серебристый свет уличных фонарей падает на мягкие шелковистые волосы Юджина.
Утром папа разводит огонь, заваривает чай, подсушивает над огнем хлеб. Он подносит маме чай и хлеб, но она есть отказывается и отворачивается к стене. Папа подводит нас с Мэлаки к Юджину и велит встать на колени и помолиться. Он говорит, что молитва одного такого ребенка, как мы, на небе ценится выше, чем молитвы десяти кардиналов и сорока епископов. Он учит нас креститься: во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь, и говорит: Боже Милосердный, такова Твоя воля, верно? Тебе понадобился мой сын, Юджин. Ты забрал его брата, Оливера, Ты забрал его сестру, Маргарет. Я не должен роптать, верно? Милосердный Боже, я не знаю, почему дети умирают, но такова Твоя воля. Ты велел реке убить, и Шеннон убил. Но прошу Тебя, сжалься. Оставь нам хотя бы вот этих детей. Это все, о чем мы просим. Аминь.
Он помогает нам с Мэлаки вымыть голову и ноги, чтобы на похороны Юджина мы пошли чистые. Мы молча терпим, когда уши больно чистят уголком полотенца, привезенного из Америки: надо вести себя тихо, потому что в постели, закрыв глаза, лежит Юджин - иначе он проснется и снова станет в окно смотреть, искать Оливера.
Приходит бабушка и говорит маме, что ей надо встать. Не все дети умерли, говорит она, и тем, которые живы, нужна мать. Бабушка приносит маме чай в кружке, чтобы запить успокоительные таблетки. Папа говорит бабушке: сегодня четверг, я должен сходить на Биржу труда за пособием, и потом к гробовщику, чтобы он привез с собой гроб в погребальной карете. Бабушка велит ему взять с собой меня, но он говорит: пусть лучше останется с Мэлаки и помолиться за братика, который лежит на постели мертвый.
