священника, и Вилли, когда выходит, плачет.
Настает моя очередь. В исповедальне темно, и над головой у меня висит большое распятие. Я слышу, как с другой стороны кто-то из ребят бубнит свою исповедь. Я думаю: имеет ли смысл звать Ангела Седьмой Ступеньки? Я понимаю, что он вряд ли будет околачиваться в исповедальнях, но чувствую свет в голове и голос говорит мне: fear not.
Загородка перед лицом у меня отодвигается, и священник произносит: да, дитя мое?
Благословите меня, отче, ибо я согрешил. Это моя первая исповедь.
Так, дитя мое. Какие грехи ты совершил?
Я соврал. Ударил брата. Взял пенни из маминого кошелька. Я ругался.
Так, дитя мое. Что-то еще?
Я, я слушал сказку про Кухулина и Эмер.
Это наверняка не грех, дитя мое. В конце концов, как нас уверяют некоторые писатели, Кухулин в самом конце своей жизни стал католиком, как и его король, Конор Макнесса.
Я слушал сказку про Эмер, отче, про то, как она вышла замуж за него.
И как же, дитя мое?
Она победила в состязании по писанию.
Священник учащенно дышит и, прикрыв рот рукой, кашляет, будто поперхнулся, шепча себе под нос: Матерь Божья.
Кто, кто рассказал тебе эту сказку, дитя мое?
Мики Моллой, отче.
И где он ее услышал?
Он в книжке прочел, отче.
А, в книжке. Книги, сын мой, порой опасны для детей. Отврати ум свой от глупых сказок и размышляй о житиях святых. Вспоминай святого Иосифа, святую Терезу Младенца Иисуса, смиренного и кроткого Франциска Ассизского, который любил птиц перелетных и зверей полевых. Хорошо, дитя мое?
Хорошо, отче.
Есть какие другие грехи, дитя мое?
Нет, отче.
Как епитимию прочитай три раза «Радуйся, Мария», три «Отче Наш», и особо помолись за меня.
Хорошо. Отче, а какой был самый плохой грех?
То есть?
Я хуже всех ребят, отче?
Нет, дитя мое, тебе до худших далеко. Теперь сокрушайся о своих грехах и помни, что Господь Наш всегда видит тебя. Да благословит тебя Бог, дитя мое.
День Первого Причастия – самый счастливый день твоей жизни, потому что будет Коллекция и кино с Джеймсом Кэгни в «Лирик Синема». Накануне я так возбужден, что ночью не могу уснуть до рассвета. Я бы все проспал, но тут раздается стук в дверь - за мной пришла бабушка.
Подъем, подъем! Будите этого лодыря. Самый счастливый день его жизни, а он знай себе дрыхнет.
Я бегу на кухню. Снимай-ка рубаху, говорит бабушка. Я снимаю рубашку, и меня окунают в жестяную кадку с ледяной водой. Мама меня трет, трет, бабушка трет, трет, и меня так натирают мочалкой, что я делаюсь красный, как рак.
Меня обтирают и наряжают в костюм для Первого Причастия: пиджак, белую рубашку с оборками, короткие штанишки, белые носки, черные кожаные ботинки. На руке завязывают белый атласный бант, а на лацкане пиджака прикрепляют значок с Пресвятым Сердцем Иисуса, из Которого каплет кровь и вырываются языки пламени, и Которое опоясывает жуткого вида терновый венец.
Иди-ка сюда, я тебя причешу, говорит бабушка. Гляньте, какой вихор, никак не уляжется. Этот волос не от меня тебе достался. Это с Севера Ирландии наследство, от отца тебе досталось. Такой вот волос у пресвитерианцев. Если бы твоя мама нашла себе нормального мужа – кого-нибудь из местных, то у тебя вихор бы не торчал бы как у северных этих пресвитерианцев.
Она дважды плюет мне на голову.
Бабушка, пожалуйста, не плюй мне на голову.
Поговори мне еще. Наплюю чуток, не умрешь. Идем, не то на мессу опоздаем.
Мы бежим к церкви. Мама с Майклом на руках, тяжело дыша, едва поспевает за нами. Мы заходим в церковь как раз в тот момент, когда последний из мальчиков отходит от алтарной решетки, у которой стоит священник с Чашей и гостией в руках и буравит меня взглядом. И вот, на язык мне кладут гостию – Тело и Кровь Иисуса. Наконец-то, наконец-то. У меня на языке.
Глотаю.
Не глотается.
Господь Бог прилип у меня к нёбу. Я словно слышу голос преподавателя: гостии не смей касаться зубами, ибо если разломишь Господа пополам, гореть тебе вечно в аду.
Я стараюсь пропихнуть Господа языком, но священник шипит на меня: прекрати чавкать и ступай на место.
Господь Бог оказался вкусным. Он тает во рту и я глотаю Его, и вот, наконец, я становлюсь членом Истинной Церкви, полноправным грешником.
По окончании мессы бабушка и мама с Майклом на руках встречают меня у дверей церкви. Поочередно они прижимают меня к груди, говорят, что это самый счастливый день моей жизни, заливают мне голову слезами, и если учесть бабушкин утренний вклад, там уже почти болото.
Мам, а можно я пойду на Коллекцию?
Сперва позавтракай, говорит мама.
Нет, говорит бабушка. Ни на какую Коллекцию ты не пойдешь, пока не съешь у меня дома торжественный завтрак в честь Первого Причастия. Пойдем.
Мы идем в гости к бабушке. Она гремит кастрюлями, стучит сковородками и жалуется, что все на свете требуют обслужить их по мановению руки. Я кушаю яйцо, съедаю сосиску, тянусь к сахарнице, чтобы добавить сахару в чай, и бабушка бьет меня по руке.
Полегче там с сахаром. Думаешь, я кто тебе, миллионер? Американка? Думаешь, я вся обряжена золотом-брильянтами? Вся кутаюсь в модные меха, да?
У меня сводит желудок. Я закрываю рот рукой, бегу на задний двор, и меня тошнит. Бабушка идет за мной.
Гляньте, что натворил. Вытошнил весь завтрак в честь Первого Причастия. Вытошнил Тело и Кровь Иисуса. У меня Господь Бог на заднем дворе. Что же делать? А ну-ка, пойдем к иезуитам, они грехи самого Папы знают.
Она тащит меня по улицам Лимерика, рассказывая попутно соседям и незнакомым прохожим про Господа Бога на заднем дворе. Меня заталкивают в исповедальню.
Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Благословите меня, отче, ибо я согрешил. С моей последней исповеди прошел один день.
Один день? И какие же грехи, дитя мое, ты совершил за один день?
Я проспал. Чуть не опоздал к Первому Причастию. Бабушка сказала, что у меня вихры торчат, как у пресвитерианцев. Я вытошнил все, что съел на завтрак в честь Первого Причастия. И бабушка говорит, у нее Господь Бог на заднем дворе, и что же ей делать.
Священник ведет себя так же, как тот, что был на Первой Исповеди. Он тяжело дышит и кашляет, будто поперхнулся.
Э-э… э-э… вели бабушке отмыть Господа водой, а как епитимию помолись один раз «Радуйся, Мария» и «Отче Наш». Помолись за меня, и благослови тебя Бог, дитя мое.
Бабушка с мамой ждут возле исповедальни. Ты никак шутки там шутил со священником? – говорит бабушка. Если я только узнаю, что ты шутил с иезуитами, я из тебя почки повыдергаю. Ну, и что он сказал насчет Господа Бога на заднем дворе?
Он сказал: отмойте Его водичкой.
