Никогда не слыхала. Прочитай.
Мама, читая стихотворение, то и дело смеется – я не понимаю почему.
He came from the North so his words were few
But his voice was kind and his heart was true
And I knew by his eyes that no guile had he
So I married my man from the North Country
Oh, Garryowen may be more gay
Than this quiet man from beside Lough Neagh
And I know that the sun shines softly down
On the river that runs through my native town
But there’s not – and I say it with joy and with pride
A better man in all Munster wide
And Limerick town has no happier hearth
Than mine has been with my man from the North
I wish that in Limerick they only knew
The kind kind neighbors I came unto
Small hate or scorn would there ever be
Between the South and the North Country
Мама всегда повторяет третий куплет и при этом почему-то смеется до слез. Как помешанная смеется на словах:
And Limerick town has no happier hearth
Than mine has been with my man from the North
Если муж с Севера приходит домой рано и застает на кухне Брайди, он говорит: шу-шу-шу, шу-шу-шу, и, не снимая кепки, стоит у двери, пока она не уйдет.
Мама Брайди и другие соседи, не только с нашего переулка, часто стучатся к нам и просят папу написать письмо в правительство или какому-нибудь родственнику, который живет далеко. Папа садится за стол, берет перо и чернильницу, и когда ему объясняют, что надо написать, он говорит: och, нет, лучше сказать по-другому, и пишет, как ему больше нравится. Тогда люди ему говорят, что на самом-то деле они вот это имели в виду, и что он прекрасно владеет английским языком, и у него замечательный почерк. Ему предлагают за труды шесть пенсов, но папа отмахивается, потому что брать шесть пенсов – ниже его достоинства, и монетку отдают маме. Когда люди уходят, папа берет у мамы шесть пенсов и отправляет меня к Кэтлин О’Коннел за сигаретами.
Бабушка спит на верхнем этаже в широкой постели, над изголовьем которой висит образ Пресвятого Сердца Иисуса, а на каминной полке - статуя Пресвятого Сердца. Бабушка мечтает вместо газа провести когда-нибудь электричество, чтобы у статуи всегда горела красная лампочка. О том, как она почитает Пресвятое Сердце, знает вся наша улица, и соседние улицы тоже.
Дядя Пэт спит в той же комнате, в маленькой кровати в углу, так что бабушка знает, во сколько он приходит домой и встает ли на колени у постели, чтобы помолиться. Пусть его роняли на голову, пусть он не умеет читать и писать, пусть выпивает чуток лишнего - это еще не значит, что ему позволено не молиться перед сном.
Дядя Пэт рассказывает бабушке, что познакомился с одним человеком, который ищет жилье, где он мог бы мыться утром и вечером, и с питанием двухразовым – чтобы обедом кормили и подавали бы чай. Его зовут Билл Гэлвин, и у него хорошая работа на известковом карьере. Он всегда ходит белый с головы до пят, но известковая пыль все-таки лучше угольной.
Бабушке придется уступить свою кровать и перебраться в маленькую комнату. Образ Пресвятого Сердца она возьмет с собой, а статую оставит – пусть приглядывает за мужчинами. К тому же в маленькой комнате статую ставить некуда.
Билл Гэлвин заходит после работы взглянуть на комнату. Он весь белый, низенький и шаркает по- собачьи. Он спрашивает бабушку, не затруднит ли ее убрать статую, потому что он протестант и так не уснет. Что ж ты не предупредил меня, рявкает бабушка на дядю Пэта, что в дом притащишь протестанта. Господи Иисусе, говорит она, что люди-то скажут.
Я не знал, говорит дядя Пэт, что Билл Гэлвин протестант. Так посмотришь на него - и не скажешь, да он еще вечно в извести с головы до пят. С виду - так обычный католик, и кто бы мог подумать, что протестант станет возиться в известке.
Билл Гэлвин говорит, что недавно овдовел, а его бедная женушка была католичкой, и все стены у нее были увешаны образами Пресвятого Сердца и Девы Марии, где Она указует на Свое Сердце. Он лично против Пресвятого Сердца ничего не имеет, но статуя будет напоминать ему о бедной женушке, и сердце у него будет болеть.
Ах, Боже мой, говорит бабушка, что же вы сразу не сказали? Мне вовсе нетрудно переставить статую к себе в комнату на подоконник, и сердце ваше не будет болеть.
Каждое утро бабушка готовит Биллу обед и относит ему на известковый карьер. Мама спрашивает, почему он утром не берет с собой обед, и бабушка говорит: мне что, надо вставать ни свет, ни заря, чтобы сварить его величеству капусту с поросячьими копытцами и налить суп в котелок?
Через неделю школа у Фрэнки закончится, говорит мама, и я думаю, за шесть пенсов в неделю он с удовольствием носил бы обед Биллу Гэлвину.
Я не хочу каждый день ходить к бабушке, не хочу носить Биллу Гэлвину обед аж на Док Роуд, но мама говорит, что нам шесть пенсов пригодятся, а если я откажусь, она все равно меня никуда не пустит.
Будешь дома сидеть, говорит она. На улицу играть не пущу.
Бабушка мне строго-настрого мне велит нести обед прямо до места, по пути никуда не сворачивать, не глазеть по сторонам, пиная жестянки и разбивая мыски ботинок. Обед горячий, и в таком виде изволь Биллу Гэлвину его и доставить.
Из котелка доносятся чудесные запахи – там вареный бекон, капуста и две больших мучнисто-белых картофелины. Если я съем полкартошки, он конечно же не заметит. И не пожалуется бабушке – он вообще молчун, покряхтит немного, и все.
Сьем-ка я лучше всю картофелину - тогда он не спросит, где другая половина. Можно и бекон с капустой попробовать, и если я съем вторую картофелину, наверняка он решит, что в супе их не было вовсе.
Вторая картофелина тает у меня во рту, и надо попробовать еще листик капусты и кусочек бекона. Ну вот, почти ничего не осталось, и он явно что-то заподозрит, так что можно съесть и все остальное.
И теперь что мне делать? Бабушка меня в порошок сотрет, мама целый год никуда не пустит. Билл Гэлвин утопит меня в извести. Скажу ему, что на Док Роуд на меня напала собака слопала весь обед, и я сам еле спасся, а то и меня бы слопали.
Да неужели? – говорит Билл Гэлвин. А что это за листик капусты у тебя на свитере? Собака что ли объелась капусты и вылизала тебе физиономию? Ступай домой и скажи бабушке, что ты съел весь мой обед, а я тут умираю от голода.
Она меня убьет.
Скажи, чтобы не убивала, пока не пришлет мне что-нибудь на обед. Топай живо, иначе я сам тебя убью, а труп вон там, в извести утоплю, и твоей матери даже нечего будет оплакивать.
Чего приперся-то с котелком? - говорит бабушка. Он и сам мог бы его принести.
Он еще хочет.
Как это «еще»? Господи Иисусе, у него дыра в ноге что ли?
