дело, мне известно, куда вставить вилку, как ввернуть лампу… Ага, вот еще пишите, пока не забыл: есть два типа тока. Переменный и постоянный…
— Чем они отличаются?
— Один валит наповал, другой долбанет разок — но так, для острастки…
— Долбанет, говорите… А откуда оно берется, электричество?
— Ну, из этой штуковины… Не знаю, как уж она там называется, но однажды так меня саданула — искры из глаз посыпались! Все это каким-то образом связано с кабелем. И еще динамо. Да вы записывайте, детишкам такое всегда интересно.
— Динамо… Это что еще за зверь такой?
— Понимаете, такие щеточки, и они крутятся, и образуется электроподтек.
— Вы хотели сказать — поток?
— Может, и поток. Сами знаете, а еще спрашиваете!
— Что вы, я так… А дальше что?
— И этого хватит, я думаю. Теперь ваша очередь. Вы-то сами что знаете?
— О, я, например, мог бы вам рассказать, как без помех списать ценные грузы в разряд утонувших, а потом пустить их в оборот. Берутся липовые накладные…
— Не думаю, что они нам когда-нибудь понадобятся. К тому же следует позаботиться о моральном облике потомков… Расскажите-ка нам лучше, что вам известно о кораблях.
— В кораблях есть трюмы.
— А каким образом они плавают? Вот что интересно!
— Потому что они все до единого полые изнутри. По этому поводу есть даже специальный физический закон.
— Принцип Ньютона, — встрял в ученый диспут одноглазый.
— Вот именно… Как вы сказали? Ньютона?
— Да, но не спешите вы так, Моралес! Выслушайте все сообщение, а уж потом… Итак, принцип Ньютона гласит, что гравитация притягивает тела. Замечательное, скажу вам, открытие! Просто на все случаи жизни.
— И поэтому корабль не тонет?
— Нет, здесь все обстоит как раз наоборот. Это вода его держит на плаву.
— Ну и что?
— Я уже сказал: принцип Ньютона.
— Раз уж мы ударились в науку, — сказал Моралес, усердно выводя каракули. — то объясните мне заодно, что это такое — относительность?
— Это как-то связано с Эйнштейном. — Единственный глаз Силвы торжественно и строго уставился на уцелевший башмак Моралеса. — Это он ее открыл. И тем самым произвел форменный переворот в астрологии. Он так и говорил, бывало: господа, все в этом мире относительно!
— Как это мудро, коллега! — Моралес взял еще одно стеклышко. — Все относительно… А формулы, формулы какие?
— Сложные. Но вот что замечательно: он утверждал, что скорость света — триста тысяч километров в минуту.
— Эка хватил! Не многовато ли будет?
— Нет, уж это я точно помню. Но, пожалуй… Накиньте-ка часок на нынешние условия.
— Вот это другое дело. Так… Кто из нас силен в геометрии?
— Есть теорема Пифагора. — Силва явно вошел в ученый раж.
— Это как?
— Есть такой способ замерять стороны углов. Пишите: сумма двух катетов равна гипотенузе.
— Как интересно! Не могли бы вы нам пояснить на примере?
— Охотно. — Силва достал складной нож. — Куда вы? Стойте! Не собираюсь я никого резать. Видите, черчу на земле треугольник. Вот — катеты, а это гипотенуза…
— Послушайте, ведь она явно короче их обоих, вместе взятых!
— На вид — да, но с точки зрения математики — ничего подобного. Пифагору тоже не верили, так ему пришлось выводить теорему.
— Как все-таки это прекрасно! — закатил глаза Моралес. — Вот явятся сюда обитатели иных миров, найдут наши скромные записи на стеклах, и перед ними предстанет величественная картина человеческих познаний…
— Коли на то пошло, надо бы добавить кое-что из литературы! — полыхнул вдохновенным глазом Силва.
— Да ну ее… Нет, тут требуется что-то фундаментальное. Например, атомная бомба. Как ее изготовить? Вот что бы им следовало знать в первую очередь!
Ответом ему было гробовое молчание. Вновь повисла пепельно-серая завеса дождя. Моралес неловко попытался прикрыть стекла лохмотьями пиджака, загородить их своим телом. Но вода подмывала грязь, каракули расплывались. Новый порыв дымного ветра бросил к их ногам истрепанные, мокрые листки — чудом уцелевшие от пожара, разрозненные части каких-то древних трактатов. Неоценимый кладезь познаний! Их надо срочно законспектировать. Для потомков. Или обитателей иных планет.
— Тут что-то говорится о нервной системе. Не разберу… Почитайте-ка нам, Силва! — После некоторого замешательства Моралес вновь прочно взял бразды правления ученым советом в свои руки.
— 'Головной мозг является центром всей нервной системы, и ему подчиняются все органы тела. И я могу обратиться к любому отроку и речь ему: отрок, здесь проходят твои нервные окончания, и он не посмеет возразить мне, иначе бит будет розгами, и боль утвердит его в сознании моей правоты. Мозг надежно защищен костями черепной коробки…' — Одноглазый взял следующую страницу: — '…что ни в коем разе не мешает росту орхидей, луковки которых вам поставит знакомый торговец'.
— Потрясающе, — с глубокомысленным видом заметил Моралес. — О чем там дальше? Есть там что- нибудь о красных кровяных тельцах?
— Там говорится, что есть такое созвездие — Телец. И при определенном положении звезд…
— Очень полезные сведения, но, кажется, из другой оперы… Впрочем, там разберемся. А о болезнях?
— Постойте… Ага, вот: 'Все болезни — от пищеварения'.
Этот и много других вечеров они провели за конспектами, усердно штудируя летописи погибшего мира. Но настал день, когда Моралес торжественно объявил о завершении беспримерного труда. Пора приступать к обучению…
…Вдоль ниши, под скалой, бережно расставлены стеклянные обломки, испещренные грязными разводами. В серой пелене дождя едва проглядывались недетские, сморщенные лица нетопырей, вперивших безучастные взоры в первого учителя последней эры.
— Два в квадрате — четыре. Таким образом, мы можем возвести в квадрат любое число, помножив его на два. Пример: двенадцать на два — двадцать… — э-э-э… четыре. Четыре… О чем бишь я? Ах, да, четырежды два…
И тут пошел серый снег.
