Мир-Земле (сборник)

люди доброй воли настойчиво привлекают к ней внимание, то лишь с одной целью: не допустить ее осуществления. Ни в коем случае и любыми усилиями. В таком контексте закономерно возникает мечта об оружии против оружия, машине для уничтожения военной машины. Идея изобретения, способного покончить с военной угрозой, давно занимала фантастов. Глубокую, больше того — ответственную трактовку такой идеи дает англичанин Боб Шоу в повести 'Путешествие в эпицентр' (1971).

Богатая выдумка, точно 'схваченные' типы сотрудников военной лаборатории, безупречное с точки зрения психологии воссоздание обстановки в неблагополучной семье героя, тщательно слепленный характер главного действующего лица, математика Лукаса Хачмена, всесторонне мотивированное развитие интриги — все это суть бесспорные достоинства повести. Столь высокий уровень художественности не так уж часто встречается в современной именно научной фантастике, но, с другой стороны, не так уж часты в ней и произведения, в которых научно-фантастический сюжет сочетается с приключенческим, а все вместе-с повествовательной манерой, присущей социально-психологической реалистической прозе. Вспоминаются 'Меж двух миров' Д.Финнея, 'Солярис' С.Лема, 'Космическая одиссея' А.Кларка, некоторые книги А.Азимова и Д.Уиндема.

Не менее ценным, однако, представляется философский подтекст повести Б.Шоу, проникающая ее мысль о том, что военно-политическая ситуация в мире стала с середины 1960-х годов нетерпимой и погибельной, поэтому долг каждого человека — сделать все, что в его силах, чтобы предотвратить катастрофу. Вопрос вопросов поставлен со всей определенностью: '…сможем ли мы изменить наш чудовищно запутанный мир? Сможем ли прервать чудовищный Танец Смерти?'

Автор исходит из трезвого учета расстановки сил на земном шаре: 'Но в ядерной войне абсолютное средство обороны может стать абсолютным оружием…' В этом отношении те круги на Западе, что не желают признавать столь ясную военную очевидность и настаивают на 'оборонительном' характере СОИ, оказываются дальше от реальности, чем писатель-фантаст, который еще шестнадцать лет тому назад обнаружил понимание и сложности стоящей перед человечеством проблемы взаимной безопасности, и невозможности решить ее подвижничеством гениальных одиночек. Однако нравственная позиция Лукаса Хачмена в повести привлекает максимализмом совести: нельзя ничего не делать для мира, если можно сделать хоть что-то. Эта позиция и толкает героя к противоборству с государственной военно-политической машиной, с чего начинается его

Боб ШОУ ПУТЕШЕСТВИЕ В ЭПИЦЕНТР[24]

ПРОЛОГ

Мой палец лежит на черной кнопке. Улица за окном выгладит безмятежно, но на этот счет я не обманываюсь — там меня ждет смерть. Мне казалось, я готов к встрече с ней, однако теперь меня охватывает странное оцепенение. Оставив все надежды на жизнь, я все еще не хочу умирать. Подобное состояние напоминает мне состояние мужчины, чей брак разваливается (об этом я могу судить достаточно авторитетно), но у которого не хватает выдержки или инициативы для собственного романа. Такой мужчина, собравшись с духом, может смело и с вызовом глядеть в глаза другой женщине, но втайне мечтает, чтобы она сделала первый шаг, потому что, несмотря на его стремление, сам он на это не способен. Так и я трепещу в нерешительности на пороге одной из тысяч дверей, за которыми живет смерть.

Мой палец лежит на черной кнопке.

Небо тоже выглядит мирно, но кто может знать? Возможно, именно сейчас где-то там, в свинцовом океане ветров, самолет готовится высвободить из своего чрева маленькое рукотворное солнце. Или в стае ложных целей и кувыркающихся обломков носителя проходит верхние слои атмосферы боеголовка баллистической ракеты. Целый город исчезнет со мной, но пока я еще могу выдержать мысль о семидесяти тысячах смертей: лишь бы хватило времени исполнить задуманное до того, как в небе расцветет и набухнет огненная комета.

Лишь бы хватило времени нажать черную кнопку.

Левая рука висит безжизненной плетью, ручеек крови стекает в ладонь, заставляя невольно сжимать кисть, цепляться за эту жизнь. Я не могу найти отверстие в рукаве, куда вошла пуля: ткань сомкнулась вокруг него, словно перья птицы, и это кажется странным. Хотя что я понимаю в подобных делах?

Как случилось, что я, математик Лукас Хачмен, попал сюда? Это должно быть интересно — обдумать все. События последних недель, но я устал, и мне нельзя отвлекаться.

Я должен быть готов нажать черную кнопку.

1

Хачмен взял со стола лист бумаги, еще раз взглянул на текст и почувствовал, как что-то странное происходит с его лицом. Ощущение ледяного холода, возникнув у висков, медленной волной прокатилось по щекам к подбородку. Там, где проходила волна, поры открывались и закрывались неровной границей, какая бывает от ветра на хлебном поле. Кожу слегка покалывало. Хачмен приложил руку ко лбу и понял, что его лицо покрылось холодным потом. 'Холодный пот, — подумал он, невольно схватившись за возможность сосредоточиться на чем-то тривиальном. — Оказывается, это не просто фигуральное выражение…'

Он отер лицо и встал, ощущая необычную слабость. Лист бумаги отбрасывал солнечные лучи прямо в лицо и, казалось, светился зловещей белизной. Лукас уставился на плотно нанизанные строчки, но его сознание упорно отказывалось принимать то, что они описывали. 'Господи, какой безобразный почерк! В некоторых местах цифры в три-четыре раза больше чем обычно. Очевидно, это должно говорить о слабости характера…'

Неясный цветной силуэт, что-то розовато-лиловое двинулось за дымчатой стеклянной перегородкой, отделявшей кабинет Хачмена от комнаты секретарши. Он судорожно схватил листок и, скомкав, спрятал в карман, но цветное пятно направилось не в его сторону, а к коридору. Лукас приоткрыл разделяющую их комнаты дверь и взглянул на Мюриел Варили. Ее лицо напоминало ему настороженное лицо благонравной деревенской почтальонши, а чрезмерно пышная фигура, видимо, служила ей постоянным источником смущения.

— Ты уходишь? — спросил Хачмен первое, что пришло в голову, в который раз окидывая взглядом ее маленький, задушенный картотечными шкафами кабинетик. Рекламные плакаты бюро путешествий и горшки с цветами, которыми Мюриел пыталась его украсить, лишь усугубляли впечатление замкнутости и тесноты.

Она со сдержанным вызовом посмотрела на свою правую руку, уже вцепившуюся в дверную ручку, перевела взгляд на кофейную чашку и обернутую в фольгу плитку шоколада в левой, затем на настенные часы, показывавшие 10:30 — время, когда она обычно уходила на перерыв к другой секретарше дальше по коридору. Все это молча.

— Я просто хотел спросить, где сегодня Дон? — продолжал плести Хачмен. Дон Спейн сидел в кабинете по другую сторону от Мюриел и занимался бухгалтерскими расчетами.

— М-м-м… — Лицо Мюриел исказилось осуждающей гримасой, и только глаза за темными стеклами очков, предписанных врачом, оставались скрытыми от Хачмена. — Он будет только через полчаса. Сегодня четверг.

— А что бывает в четверг?

— В этот день он занят на своей другой работе, — уже на пределе терпения ответила Мюриел.

— А-а-а, — Хачмен вспомнил, что Спейн устроился составлять платежные ведомости для маленькой пекарни на другом конце города и по четвергам ездил сдавать работу. Как часто указывала Мюриел, вторая работа — это нарушение правил, но на самом деле главным источником ее раздражения было то, что Спейн частенько заставлял ее печатать деловые бумаги, касающиеся пекарни. — Ну ладно, беги пей кофе.

— Что я и собиралась делать.