свет. Когда я обезопасил себя подобным образом, размышления об Эйнштейне отозвались какими-то странными спазмами в желудке. Я думал об отце теории относительности каждый день с тех пор, как покинул Барселону, даже раньше, но подобное ощущение испытывал впервые. В моей интуиции зарождалось нечто важное, вот-вот готовое появиться на свет.
Раньше, чем это произошло, я вновь зажег ночник.
Я вспомнил фразу Сары о слове, которое наводило на след, ведущий к «последнему ответу»: «Это должно быть какое-то очень простое слово… Настолько простое, что мы его даже не расслышали».
Самым очевидным словом было «Эйнштейн». Мои скудные познания в немецком позволяли установить, что «ein» — это неопределенный артикль то ли мужского, то ли женского рода. В немецком и испанском языках род не всегда совпадает. Оставалось узнать, что означает «Stein», если это вообще что- то означало.
Я схватил маленький словарик и быстро, без всякой жалости, шуршал страницами, пока не добрался до буквы «S». Представьте себе мое возбуждение, когда я узнал, что слово «Stein» существует и означает примерно то же, что и «камень». Получается, фамилия «Эйнштейн» означает «один камень».
Я знал, о каком камне идет речь. Именно в нем был спрятан алюминиевый тубус с тремя страницами «последнего ответа».
Я был настолько возбужден, что, когда Сара вышла из душа в купальном халатике, сразу же закричал, что нашел решение загадки. По бледности, покрывшей ее и без того бледное лицо, я догадался, что моя подруга думает о том же, о чем и я. «Последний ответ» Эйнштейна спрятан в Кадакесе, внутри валуна в саду с золотым сечением.
Мы должны были отправляться туда немедленно, прежде чем наши враги придут к такому же умозаключению. Тогда документ исчезнет навсегда.
Охваченный необходимостью незамедлительного действия, я сбросил простыню и объявил:
— Нам надо ехать прямо сейчас!
Сара удивленно меня оглядела и даже рассмеялась.
— Если «последний ответ» Эйнштейна вот уже полстолетия лежит в этом саду, то он может подождать еще несколько часов.
Потом она распахнула свой халатик. Он упал на пол, а она — в мои объятия.
69
Два или три откровения
Началась наша гонка по американским аэропортам, открывающим дорогу в Европу. Для начала нам пришлось прождать четыре часа в маленьком аэровокзале города Альбукерке.
После нашей неожиданной ночи любви, которая оставила во мне неизгладимый след, Сара с растрепавшимися волосами уснула в кресле зала отбытия. Сидя рядом с ней, я достал из чемодана свой подержанный ноутбук, чтобы хоть как-то успокоиться. Использовав десятидолларовую карту предоплаты, я вышел на связь с местным сервером и проверил свою почту.
Среди всего месива банковских сообщений — речь шла только о расходах — и всяческого спама я, к своему удивлению, натолкнулся на письмо от матери моей бывшей супруги. Она сообщала, что Диану поместили в психиатрическую лечебницу острова Гран-Канария после принятия чрезмерной дозы транквилизаторов. Скорее всего, опасность ее жизни не угрожала, однако врач настаивал на содержании Дианы в клинике до полного психологического выздоровления. Поводом к письму явился очередной счет, на сей раз выставленный ее матерью, согласно которому я должен был продолжать вносить по шестьсот евро ежемесячно.
Эта новость окрасила горечью все то чудо, которое я пережил в «Холидей инн». Удача сопутствовала мне недолго.
Мне пришлось задуматься о случае, который окончательно предрешил наше расставание с Дианой. После шести месяцев вялого сожительства — никто из нас двоих не предполагал, что будет так, — Диана начала летать из Барселоны на свой остров. Ее отлучки продолжались все дольше.
Поскольку она зарабатывала на жизнь переводами с русского, ее офис располагался там, где она поставит свой ноутбук. Однако ее тяжелая «Тошиба» как будто бы предпочитала африканский климат острова Лансароте нашей квартирке в переулке с вечным запахом собачьей мочи.
Приезды ко мне становились раз от разу все короче, пока однажды ночью Диана не позвонила мне со своего острова.
— Все кончилось, — объявила она. — Я определенно поняла, что больше тебя не люблю.
Услышать такое в воскресенье, в три часа ночи — это было уж как-то слишком сурово.
— Ты разбудила меня, чтобы это сказать? Только и всего?
— Да, потому что я не хочу больше ни минуты жить с этой ложью. Поэтому я и решила, не откладывая, позвонить тебе.
— Учитывая, что мы с тобой до сих пор женаты, нам надо бы все обсудить лицом к лицу. Денег у меня впритык, но я мог бы взять кредит и завтра быть у тебя…
— Деньги для тебя — редкое животное, — перебила меня Диана. — Но не беспокойся, приезжать нет смысла. Ничего уже не изменится.
— Откуда такая уверенность? — спросил я, пораженный ее холодным тоном.
— Я пришла к заключению, что любила тебя только той зимой, в России. Это место было необыкновенным для нас обоих, особенно для тебя. Мы вели себя там, как необыкновенные люди. Но вся магия испарилась в один момент, стоило нам оказаться в твоем проклятом городе. Мы уже не могли притворяться, маски упали. У нас нет ничего общего, Хавьер, но я желаю тебе всего самого хорошего.
Это были последние слова, которые я от нее слышал. Развод прошел спокойно, в суде мы даже не увиделись. Почти одновременно с разводом издательство, на которое работала Диана, обанкротилось, и моя экс-супруга осталась без средств к существованию. Я начал высылать ей месячное пособие.
Судя по письму моей бывшей тещи, переезд в родную деревушку оказался слишком резкой сменой обстановки по сравнению с dolce vita[60] в Москве и нашими размолвками в Барселоне.
Опечаленный этой новостью, я потратил остатки зарядки моего ноутбука на то, чтобы выяснить, не упустил ли я чего-то важного с тех пор, как начались мои приключения.
Я набрал в поисковом окошечке «Сара Брюне» и «Мадридский университет».
Поиск не принес результатов, что наводило на странные мысли — ведь докторанты обычно публикуют статьи, участвуют в конференциях и тому подобное.
Тогда я ограничился только двумя словами: «Сара Брюне». Ни одна из появившихся ссылок не имела ничего общего с моей подругой.
У меня появились закономерные сомнения насчет подлинности ее имени. Тут же возник еще более интересный вопрос. Если в Мадридском университете нет никакой Сары Брюне, откуда, черт возьми, Йенсен узнал номер ее телефона?
Я подождал, пока мы усядемся в кресла и пристегнем ремни в первом самолете из тех, на которых нам предстояло путешествовать, и только тогда решился приступить к расспросам.
То ли от недостатка сна, то ли от стыда за события вчерашней ночи Сара снова была погружена в себя и находилась явно не в духе.
Я молчать не собирался, но решил подойти к делу издалека:
