Элизабет так и осталась стоять у телефона, не в силах двинуться с места. Итак, это произошло. Чарльз был прав – рано или поздно откроется все. Аманда явно держала в запасе свой главный козырь, намереваясь выложить его в удобный для нее момент. Маленькая сучка! В эту минуту Элизабет, казалось, отдала бы все, лишь бы оказаться сейчас супругой Чарльза Пендльбери и, уютно устроившись в его квартирке в Олбани, наслаждаться мирным воскресным завтраком.
Она схватила газету и направилась в столовую. Стол уже был накрыт к завтраку; в лучах раннего солнца, струившихся сквозь кристально чистые стекла окон, сверкало старинное серебро приборов. Невидящим взглядом Элизабет смотрела вдаль – на зеленую гладь равнины; где-то под окнами звучала заливистая трель дрозда. День выдался чудесный – сколько Элизабет помнила, именно в такие дни ее настигали плохие известия. В такой же вот день умерла ее горячо любимая мать; слезы подступили к глазам, когда Элизабет подумала о ней, о том, как ее не хватает – гораздо больше, чем она смела признаться. Боже, как нужна ей сейчас мама. Уж она бы знала, как отвести надвигающуюся беду.
Время словно остановилось, когда Элизабет с ужасом подумала, как быстро может рухнуть их выстроенное с годами благополучие. Карьеру Симона ожидает крах, а вместе с ней погибнет все, ради чего жила Элизабет. И дети – они тоже пострадают. Благо, что они сейчас в школе, и, возможно, скандал обойдет их стороной. Нет, с тяжелым сердцем подумала она, не надо себя обманывать. На детей тоже ляжет тень позора. Мучительный стон вырвался из ее груди. Пытаясь сдержать его, Элизабет зажала рот рукой.
– Могу я предложить вам кофе, мадам?
Элизабет вздрогнула. Джанет, экономка, стояла в дверях; лицо ее выражало обеспокоенность. Взгляды их встретились, и они какое-то время молча смотрели друг на друга. Все было понятно без слов.
– Спасибо, Джанет, выпью с удовольствием. Хотя нет, пожалуй, лучше чашку крепкого китайского чая. – Элизабет улыбнулась.
Джанет с сожалением подумала о том, что этикет не позволяет ей обнять и успокоить несчастную женщину.
– Хорошо, мадам, – вот все, что она могла сказать.
Очень редко Элизабет позволяла себе открыто проявлять свои эмоции. На похоронах матери она оставалась спокойной, выплакав боль потом, в уединении своей маленькой гостиной, где единственным свидетелем ее слабости был кот Мэлкин. Удивленное животное смотрело на нее немигающим взглядом, словно сопереживая ее горе. Она прижала к себе пушистое тельце, и нот не воспротивился объятиям, лишь деловито умылся потом. Точно так же, когда узнала от 'доброжелателя' об очередной измене Симона, Элизабет внешне не проявила волнения, а потом долго плакала, укрывшись от посторонних глаз.
Вот и сейчас Элизабет призвала на помощь всю свою волю и выдержку, настроившись мужественно противостоять худшему. С лестницы доносились шаги. В столовую спускался Симон. Элизабет спешно продумала свои действия.
Симон выглядел усталым и каким-то взъерошенным.
– Доброе утро, дорогой, – нарочито бодро сказала она. – Сейчас принесут чай. Что тебе предложить на завтрак?
Он шумно зевнул.
– О Боже, только тосты или что-нибудь в этом роде – я провел ужасную ночь. – Он коснулся ее щеки дежурным поцелуем и плюхнулся на стул, заняв свое место во главе стола. – Где газеты? – спросил он.
Элизабет спрятала за спиной 'Глоуб'.
– Они в гостиной. Ты разве их еще не просматривал?
– Нет. У меня была кошмарная ночь. – Он явно был в плохом настроении.
– Я принесу. – Она повернулась, но так, чтобы он не заметил газеты в ее руках, и быстро вышла из комнаты. В гостиной она взяла номер 'Мейл он санди' и вложила туда злополучный 'Глоуб'.
Когда Элизабет вернулась в столовую, Симон сидел, развалясь на стуле, все еще мрачный. Отложив для себя номер 'Мейл', лежавший сверху, она отдала Симону остальные газеты. Он молча кивнул в знак признательности. Элизабет дождалась, пока он выпьет чаю, съест тост с мармеладом и просмотрит основные заголовки.
– Дорогой… – начала она.
– Какая жуткая фотография жены премьера, – весело заметил Симон, все еще погруженный в газеты.
– Да, в самом деле, – ответила Элизабет. Фотографию она даже не видела. – Дорогой… – вновь попыталась она начать разговор, на этот раз уже более уверенным тоном. Что-то в ее интонациях заставило Симона оторвать взгляд от газеты.
– Что? В чем дело? – И увидел ее лицо. – О Боже, Джимми опять заболел?
– Нет, дорогой, с ним все в порядке. Вчера от него пришло письмо. Ты разве не прочитал его? Я положила тебе на стол.
– Он вошел в первую десятку?
– Еще не знает… Дорогой, боюсь, что ситуация осложнилась. – Элизабет решила говорить прямо. – Аманда обратилась в газеты. Правда, она еще не упомянула твоего имени, но Чарльз думает, что это вопрос времени.
Симон в ужасе уставился на жену. Газета выпала из его рун.
– Боже праведный, – медленно произнес он.
– Симон, – продолжала Элизабет, – девочка явно торгуется. Ты должен что-то предпринять, и как можно быстрее. Ты только взгляни на это! – Элизабет протянула ему свежий номер 'Глоуб'.
Симон прочитал первую и последующие страницы. В столовой воцарилась зловещая тишина. А за окном все пели птицы.
– Она может погубить нас, – сказала Элизабет.
Симон отложил газету и взглянул на жену.
– Ты не заслуживаешь этого, Лиз, – тихо сказал он.
Нежность, с которой он произнес эти слова, удивила и обезоружила ее. Элизабет поднялась, обошла вокруг стола и встала рядом с мужем, положив руки ему на плечи.
Он склонил к ней голову и вздохнул.
– Я сожалею о случившемся. Это несправедливо по отношению к тебе.
– Мы оба оказались втянутыми в это дело и будем бороться вместе, – спокойно сказала Элизабет.
– Ты думаешь, она?.. – Вопрос его повис в воздухе.
– Заговорит? Да, думаю, что да.
– Но почему? Она же получила деньги. Что еще ей нужно?
– Внимание, отмщение, признание, любовь – кто знает?
– Боже, какой кошмар, – простонал он.
– Что тебя ожидает в худшем случае? – спросила Элизабет, хотя ответ уже знала сама.
– В худшем случае? О, это легко предугадать. Если все выплывет наружу, меня сочтут морально разложившимся, безответственным типом, который не вправе представлять народ этой страны. Для прессы этот день станет праздником, а мне придется подать в отставку и последующие пять лет замаливать свои грехи на задворках парламента.
Элизабет закрыла глаза, словно перед ней уже разворачивались мрачные картины будущего, и крепче прижала к себе мужа.
– Знаешь, что я скажу, Лиз? – пробормотал он, зарывшись в мягкие шелковые складки ее пеньюара.
– Нет, что? – прошептала она.
– Пусть публикует и будет проклята! И я вместе с ней!
9
Раннее утро в Риме. Начало нового погожего дня. Леони и Роб еще в постели – скованные тяжелым сном. После эмоционального накала вчерашнего дня сил хватило лишь на то, чтобы слегка перекусить и тут же лечь спать. Впереди было воскресенье, и оба надеялись, что оно вернет им утраченный покой.
