взлетели на деревья и крыши.
Попыхивая сигаретой, на Даньку лениво надвигался Губан. «Стой! – приказал ему Данька. – Ни с места! Руки в карманы, хулиган Махоркин! Замри передо мной, как лист перед травой!»
Но гипноз не сработал. На Данькино лицо надвинулась беретка, нечем стало дышать. Он оторвался от земли и поплыл, болтая в воздухе руками. Он висел в своём пиджаке, как на стропах парашюта. А потом шлёпнулся на землю и ударился в сетку спортивной площадки головой. И от лёгкого смещения мозгов он сразу вспомнил про контрольную…
Когда Данька услышал над собой знакомые Сашкины вздохи, он немного удивился, почему это так долго не звенит звонок, и подумал, что ему ещё хватит, наверно, времени, чтобы решить задачку. Он вспомнил условия задачки и стал решать её в уме. Убрал скобки и переставил члены уравнения. Он торопился закончить задачку до того, как прозвенит звонок. Сашкины вздохи над ухом поторапливали его. Этот толстяк всё ещё разбирался в условиях, не зная, как подступиться к задачке, а Данька уже кончал. Ну и пыхтел же Диоген!
Но вот сбоку распахнулось лёгкое небо, берёзы полыхнули белым огнём. Над Данькой выросла красная, усердная физиономия Диогена. Сашка распутал связанные в узел рукава пиджака и поднял Даньку на ноги. Он заботливо отряхнул его и сдул с его беретки пыль. Он не знал, чем ещё ему помочь. Данька между тем осмотрелся. Всё нормально: под ним земля, небо на месте. Данька потёр бок и сказал:
– Надо, понимаешь, сперва переставить местами, потом взять в скобки, сложить, а сумму помножить на икс… А ты как решил?
Диоген глядел на Даньку с таким видом, будто перед ним был не земной житель, а марсианин. Странный человек всё-таки этот Данька! Его тут драли, как Сидорову козу, а он в это время решал задачку! Диоген вздохнул.
– А я уже двойку схлопотал. Теперь мамка заест…
– Заест, – согласился Данька и сдвинул на затылок беретку. – А ведь знаешь, задачку можно было решить и другим способом…
– Да брось ты свою задачку! – рассердился Диоген и достал из портфеля свёрток. – Бери лучше!
Но Данька пирожок есть не стал, он мял его в руке и задумчиво смотрел перед собой, покусывая верхнюю губу.
– А знаешь, – глаза у Даньки заблестели, – задачку можно решить и способом деления…
Он сунул обратно Диогену пирожок и стал водить палочкой по песку, выписывая цифры.
Глава 2. ЗАГАДКИ, КОТОРЫЕ НЕ РАЗРЕШИЛ БЫ САМ МАЙОР ПРОНИН
Автандил Степанович наугад вытаскивал из портфеля листок с контрольной работой и махал им в воздухе.
– Чью же мы работку вытащили? – спрашивал он, переводя свои блестящие, слегка выпученные глаза с одного ученика на другого. – Кто узнаёт свои иероглифы?
Но никто не признавался. Никто не узнавал своих иероглифов. Автандил Степанович подносил листок к глазам и уточнял:
– А между прочим, чья это пятёрочка?
И тогда в классе поднимался шум. Все вдруг узнавали свои иероглифы.
– Моя!
– Моя!
– Нет, моя!
– А кто это там скромно молчит на последней парте? Ты почему, Файзулин, молчишь? Передайте, пожалуйста, Файзулину.
Листок летел по воздуху, переплывая из рук в руки, на предпоследнюю парту, где уже волновался счастливый Юрка Файзулин.
– Берите пример, – говорил Автандил Степанович. – Отца у него нет, трое маленьких сестричек, двор помогает убирать. И у него ещё хватает времени хорошо учиться. Большой из него будет человек! Образцовый человек!
Образцовый человек Юрка грозил кому-то кулаком, потому что его листок с контрольной исчез под партами. Он не дождался, пока листок выплывет, сам нырнул под парту и вылез, держа в руках измятый листок, на котором красовалась красная пятёрка с двумя восклицательными знаками. Простых пятёрок у Автандила Степановича не бывало: с одним восклицательным знаком пятёрка ставилась за правильное решение задачи. Второй восклицательный знак – за оформление (почерк, чистота). А если появлялся третий восклицательный, значит, помимо прочих достоинств, такое решение не приходило в голову самому Автандилу Степановичу. Он хвалил тогда ученика сверх меры – называл его Лобачевским, образцовым человеком, с которого всем надо брать пример. Остальных стыдил и даже себя укорял – вспоминал, как сидел в шестом классе два года подряд, и критиковал своих родителей, которые мало драли его.
Ребята гордились своим математиком, одним из лучших в районе. Недаром почти все его ученики поступали в институты.
Томясь от наслаждения, Сашка Диоген отщипывал в глубине портфеля кусочки ноздреватого сыра, оглядывал со всех сторон, потом, делая вид, что работает ластиком, будто стирал им кляксы в тетради. И незаметно проглатывал, с недоумением оглядываясь по сторонам, словно удивляясь, куда исчез ластик. Потом он снова нырял в портфель, отколупывал сыр и повторял свой номер под смех соседей. Свой листок с двойкой он давно уже получил и забыл о нём.
Данька смотрел в окно. За бойлерной, скрытые от милиции, дворников и бдительных пенсионеров, добровольно следивших за порядком, судились любители выпить. В другое время здесь находили убежище также расшибалочники, начинающие курильщики и поклонники азартных игр. Но Данька, глядя на бойлерную, думал не о них.
Он глядел на плоскую крышу бойлерной, над которой в это время пролетал вертолёт, и думал о том, на какое расстояние можно передавать мысли. В том, что мысли передаются по воздуху, он не сомневался. Он был уверен, что и сам сможет передавать их, если потренироваться как следует, а главное – найти человека, который сумел бы принимать их. Но вот какое расстояние является предельным? И может ли, например, вертолётчик принять на лету мысль, посланную снизу? Какую мысль? А очень простую. Например, чтобы сесть на крышу бойлерной. Ведь крыша всё равно пустует, а лучшей посадочной площадки не сыщешь. На крышах домов нет места – они опутаны антеннами, а здесь чистая площадка, на которую спокойно может опуститься вертолёт. И он, Данька, внизу махал бы флажком, приказывая вертолёту снизиться.
«Майна! – Данька показал, куда сворачивать, а вертолётчик из окошка кивнул, давая знать, что сигнал принял. – Ещё майна!»
Данька в это время взобрался по лестнице на крышу бойлерной. Вертолёт опускался, быстро увеличиваясь в размерах. Данька оттеснился к краю, чтобы не попасть под колёса вертолёта, но сделал неосторожный шаг и упал. К счастью, он успел ухватиться рукой за выступ крыши. И вот, когда силы стали его покидать и он уже подумал о том, что внизу валяются кучи стекловаты и что если повезёт, то, может быть, он свалится в эту кучу, в это самое время он увидел блестящие, слегка выпученные глаза вертолётчика и услышал странные слова:
– А вам что поставить, генацвале Соколов?
Добродушно-каверзные усы Автандила Степановича топорщились над Данькой. Учитель держал листок, зажатый мизинцем и большим пальцем, дул на него то с одной стороны, то с другой, словно фокусник, который убеждал зрителей, что всё без обмана. В самом деле, листок был чист с одной стороны, почти чист с другой, потому что, кроме условий задачи, как уже знает читатель, Данька туда ничего не вписал.
– Так что же, какую отметку поставить вам, Соколов, за образцовую работу, сделанную без единой помарки?
Данька зачарованно следил за плавающим в воздухе листком, словно и в самом деле ожидал фокуса –
