чуть приподнялся и встретился в зеркаль-це с глазами шофёра. Водитель следил за ними. Пропали! Данька сунул камень Сашке. Это что такое? Он хочет, чтобы Сашка убил шофёра?
– Ешь, а то ты плохо позавтракал, – сказал Данька.
Камень оказался бутербродом. Сашка на радостях, что ему не надо убивать человека, чуть не подавился.
– А вы почему свернули с шоссе? – спросил Данька, решив пойти в атаку.
– А тебе как лучше: чтобы ближе или поскорее?
– Поскорее.
– А поскорее, так вот садись на моё место.
Шофёр притормозил, чтобы выйти и уступить своё место.
– Да нет, ведите, я ничего…
– Я ничего, да ты ничего, так у нас ничего не выйдет. Или я веду, или ты ведёшь! А то ссажу сейчас, и весь разговор! Указчики нашлись, щенки бесхвостые!
Нет, прямой атакой его не возьмёшь. Данька склонился к Сашке и прошептал, даже не прошептал, а произнёс про себя: «Скажи ему, кто твоя мать!» И Сашка схватил его мысль на лету.
– А её сегодня снова на аварию вызывали, – сказал он, ни к кому не обращаясь. – Всю ночь не была.
– Это кого же на аварию? – встрепенулся шофёр.
– Маму, кого же ещё! – сказал Сашка. – Она майор милиции, в ГАИ служит. Майор Охапкина – не слыхали?
– Майор Охапкина! Варвара Петровна! – вскричал шофёр, и непонятно было, обрадовался он или испугался. – Да кто же, миленький ты мой («Ага, миленьким стал! А три рубля содрал!»), кто же её, Варвару нашу Петровну, не знает! Её вся, понимаешь, московская шоферня, как родную… Вот те раз, повезло-то на сыночка… Ну копия – вылитая наша Варвара Петровна!..
Шофёр, неспособный, казалось, улыбаться, теперь весь расплылся, как мёд на тарелке, хоть облизывай его. Сашка тоже расплылся, как вишнёвое варенье. Они улыбались друг другу, словно родные после долгой разлуки. И, между прочим, машина снова вышла на шоссе.
Сашка действовал, как артист. Молодец! Только уж больно легко поддался на лесть. Так и развесил уши! А шофёр разливался: и какая, дескать, она строгая, но зато справедливая – никого не пощадит, зато любого, дескать, обласкает; всегда, дескать, расспросит, как детишки, как жена, а уж потом, дескать, штрафик, как полагается… В общем, плёл, что в голову придёт, а Сашка, ротозей, слушал и радовался. Даньку же взяла досада : теперь, того и гляди, шофёр доложит матери Охапкиной, и та поднимет на колёса всех московских шофёров. Данька хорошо знал, какая это энергичная женщина. Она умела добиваться всего, чего не умели добиться другие. Она поставила целью сделать из Сашки музыканта, а такой цели не поставили бы перед собой даже знаменитые сестры Гнесины. Они бы ничего не сделали с Сашкой Охапкиным, а мать наверняка сделает из него музыканта. Никто ещё не знал, на что способна Охапкина, если она чего-нибудь сильно захочет!
Мысль Даньки заработала с необыкновенной быстротой. Надо было спасать положение! Не допустить, чтобы Сашкина мама вмешалась в их дела. Надо сбить шофёра со следа. Да, сбить его со следа!
– Что ты со своей мамочкой лезешь! – сказал он вызывающе. – Подумаешь, на аварию поехала! Вот мой папа, генерал-майор, лётчик, Герой Советского Союза, а я и то не хвастаюсь! Он сейчас в Заполярье, обещал взять меня к себе, а я разве об этом рассказываю? Мы с ним поедем на подлодке, а он ещё подарит мне оленя. А ты тут расхвастался!
Данька врал настолько правдиво, что не только шофёр, но даже и Сашка поверил! Он даже стал сомневаться: а может, и на самом деле у Даньки есть отец и он вовсе не погиб в авиационной аварии, когда Данька был совсем ещё маленький? Сашка вспомнил, что Данька говорил ему однажды о каком-то капитане, который водил караван судов к берегам Южной Америки, так не об отце ли он говорил? Правда, теперь он уже не капитан, а лётчик, так ведь служба у человека может меняться. А в другой раз Данька рассказывал о каком-то главном архитекторе, который строил советский павильон на Всемирной выставке в Монреале, а потом о каком-то знакомом, который объездил весь свет с футбольной командой в качестве спортивного врача, – так, может, это тоже Данькин отец?
Шофёр притих, надвинул на лоб фуражку, ссутулился в плечах. Он явно сдрейфил, понял, что ему несдобровать, если вздумает выдать их мамаше Охапкиной.
Когда они въехали на территорию речного порта, где у причала уже стоял теплоход; шофёр выскочил из машины и стал услужливо вытаскивать вещи. Он подтащил их далее к огромной куче чужого багажа и честно взял с ребят по счётчику.
– Эй, такси! Вы свободны?
Из толпы вынырнул пожилой моряк в больших роговых очках, с толстой тростью в руке. У Даньки потемнело в глазах: уж не таинственный ли это капитан из метро? «Сгинь, рассыпься, растворись! – Данька зажмурил глаза. – Сгинь, рассыпься, растворись!» Гипнотический заряд был настолько сильным, что, когда Данька разлепил ресницы, не было ни капитана, ни такси, словно бы они и в самом деле сгинули, рассыпались и растворились. Данька облегчённо вздохнул. Ему показалось, что капитан привиделся, словно во сне. Наверно, от нервного переутомления. У ног жался Мурзай, не обнаруживая никаких признаков беспокойства, а при его телепатической интуиции он наверняка бы что-то почуял. «Я возле тебя, хозяин Данька. Всё в порядке!» – прочёл Данька в его преданных глазах.
Сашка беспечно сидел на рюкзаке и самодовольно улыбался, вспоминая разговор с шофёром. Очень приятно было сознавать, как боятся его маму. И как уважают и ценят. А это значит, что как бы и сам Сашка внушал людям почтение и страх. Вот так.
Глава 15. МАЛЬЧИК НА КОСТЫЛЯХ
Теплоход подходил к причалу. Парни и девушки в джинсах и зелёных курточках, разукрашенных таинственными нашивками и надписью «Славяне», ринулись к вещам и стали по цепочке, из рук в руки, передавать их к трапу и кидать на борт. Вещи мальчиков тоже оказались на палубе и, наверно, ушли бы в плавание без хозяев, если бы в последнюю минуту, затесавшись среди пассажиров, те не проникли на теплоход. Сашка бросился к общей куче, долго рылся там, раскидывая чужие вещи, пока не нашёл свои рюкзаки. Он привязал их к поводку Мурзая и приказал ему сидеть и сторожить. Мурзай распластался на палубе. Он низко пригнул голову и вызывающе озирался на шныряющие ноги. «Не цапнуть ли? Нет, лучше не надо». Дело в том, что, немного отъевшись в подвале, а главное, привыкнув к тому, что теперь у него есть хозяева и защитники, он заметно осмелел и стал иногда огрызаться – верный признак собачьего возрождения. Но он был разумный пёс, без нужды предпочитавший не рисковать. Ему надоело бессмысленное мелькание ног, он ползком взобрался на груду вещей и спрятался под плащ-палатку.
Мальчики боялись, что вот-вот начнут проверять билеты и тогда их с позором выставят обратно на пристань, где прохаживался милиционер. Но всё обошлось. Матрос, стоявший при входе на палубу, забрал у бородатого парня в очках сразу все билеты и даже не стал их пересчитывать. Мальчиков он принял за участников экспедиции. Да и вели они себя не вызывая подозрений: суетились возле вещей, укладывали, сдвигали, словно были приставлены здесь для присмотра. Они так усердствовали, что со стороны казалось – делают какую-то разумную работу. Увидев, как буфетчица передвигала ящик с фруктовой водой, Сашка подхватил ящик и кубарем скатился в нижний салон. Сделав три рейса, он получил от буфетчицы бутылку с крюшоном. Теперь, чувствуя себя на теплоходе законным сотрудником, он развалился возле Мурзая, чтобы насладиться фруктовой водой.
А Данька в это время прохаживался по палубе и дёргал руками перила. Пробуя их на прочность, он пинал ногой в спасательные круги и прикидывал, выдержит ли круг сразу двух человек. И хватит ли на всех спасательных кругов, если теплоход пойдёт ко дну. Для этого надо было сосчитать, сколько на теплоходе окажется тонущих пассажиров. Так, бродя по палубе и подсчитывая, он оказался перед трапом, ведущим вверх. И сразу же забыл об утопающих. Он поплевал на ладони и полез на палубу, где висели на бортах белые шлюпки. Он прыгнул в одну из них, уселся на сиденье и подёргал закреплённое в уключине весло.
