— Можно подумать, Рио ему разрешит.
— У нее никто не станет спрашивать. Решение принимает Совет. — Голос его стал тверже. — По сравнению с людьми мы составляем ничтожное меньшинство. И если мы по-прежнему властны решать подобные вопросы, то лишь потому, что способны поддерживать традиции и соблюдать обычаи.
— Митинговать будешь перед теми, кому охота слушать. — Я резко развернулась к нему. — Завелась-то не только Рио.
Малик уставился на меня холодными черными глазами:
— Я вампир. Там была кровь. Чего ты ожидала?
Я ответила ему таким же холодным взглядом:
— Ничего-ничего, что ты, что ты.
Он протянул руку и провел пальцем у меня под левым глазом:
— Насилие тебе не в новинку. — И нажал на синяк на скуле.
Было хоть и не сильно, но больно; я напряглась, чтобы не дернуться.
— И боль, — прошептал Малик.
Внутри у меня все съежилось. Я ударила его по руке.
— А меня презираешь за то, к чему сама стремишься.
— Это была моя работа, я ради клиента старалась, а не играла в ваши садистские игрища! — Я показала на синяк.
— Кровь, секс, насилие. — Изящные пальцы откинули черную прядь. — Ты видишь их, так сказать, с человеческой точки зрения, а для твоей расы это необычно. Ты скорее похожа на вампиршу-неофитку, у которой приступ угрызений совести. Им страшно и омерзительно питаться своими прежними спутниками и друзьями, но вскоре они обнаруживают, что обладают практически абсолютной властью над людьми, поистине божественной свободой даровать жизнь и смерть. — Он посмотрел на меня. — Они понимают, что вольны делать что пожелают, и жертва их не остановит. Они в силах даже выбирать, что жертва почувствует — страх, боль, отчаяние, теплоту, восторг, страсть. — Все эти слова он произнес одинаково ровно. — Все это приходится понять каждому новообращенному вампиру. Увлекательно, ты не находишь?
Я прищурилась:
— Что-то ты разговорился, не к добру.
— Это правда. — Он повернул перстень на большом пальце. — Мне уже давно не приходилось говорить то, что я думаю, произносить слова, не взвешивая, не оценивая каждое из них, не рассуждая, какое впечатление они произведут и не смогут ли окружающие воспользоваться ими к своей выгоде. Это... — он коротко глянул на меня из-под ресниц, — это приятно.
— Похоже, тебе одиноко живется, — заметила я бесстрастно.
Малик опустил глаза и молча разглядывал свои ботинки.
Я поерзала на сиденье, посмотрела в окно. Как же, как же, стану я жалеть этого кровососа. Прямо перед нами виднелась огромная розетка гигантского колеса обозрения, нависшего над Темзой, — ярко сияли лампочки на фоне ночного неба. Мы уже почти приехали. Учитывая субботние вечерние пробки, остаток пути быстрее было бы пройти пешком, но мне было нельзя.
— Ты права, Женевьева. — Голос Малика снова коснулся меня прохладным шелком. — Я одинок. — Изящные пальцы обвили мне запястье. — И был одинок гораздо раньше, чем задумался об этом, и не могу отмахнуться от этого чувства, хотя оно меня и раздражает.
Свет уличного фонаря высветил его лицо, затем снова погрузил во тьму. На поверхность вынырнула мысль о том, что говорила о нем с Мелиссой та коктейльщица.
— Ты именно поэтому подбивал клинья к Мелиссе? Потому что тебе было одиноко?
Малик словно бы не слышал вопроса:
— В отличие от тебя, — он развернул меня к себе и завладел моим вторым запястьем, — я не люблю лгать, даже самому себе.
У меня мурашки по спине побежали от страха. Что бы я ни болтала, мне его и вправду стало жалко! Я едва не позабыла, кто он такой и чего от меня хочет!
Я попыталась вырваться, и хватка стала сильнее.
— А может, потому, что Мелисса была полукровка? — бросила я ему в лицо. — А значит, труднее и тем интереснее ее помучить и можно не сдерживаться? Наверное, тогда боль показалась бы тебе более настоящей, да?
В глубине его зрачков засверкали яркие искорки гнева.
Пульс у меня под его пальцами так и громыхал.
— Она что-то видела, так? — заорала я, перекрывая рев крови в жилах. — Когда была с тобой! — Кожу у меня обдало жаром, жаждой, страстью. Я задохнулась и стиснула кулаки, пытаясь подавить это ощущение.
Треклятые вампирские штучки!
— Ты и сейчас себе лжешь. — Малик развернул мои руки ладонями вверх. — Твердишь себе, будто не желаешь принять то, что я могу тебе дать, но тело тебя выдает.
Пальцы у меня обмякли и разжались, чего я совершенно не хотела.
— Видишь, Женевьева, что бывает, когда отрицаешь истину. Сама себя лишаешь сил. А иначе разве смог бы я с такой легкостью обойти твою защиту, подчинить твое тело своим прихотям, если бы не обратил против тебя твои же желания? — Он рванул меня к себе, яростно сверкнув глазами. — Примерно как ты поступила с Рио!
Я заморгала. Отчего он так разозлился? Тут я поняла, что именно он сказал, и теперь уж моя собственная ярость заставила меня приникнуть к нему.
— Ты подглядывал, да-да, — сказала я утвердительно. — Там, в театре. Но ты ведь всегда так делаешь, правда? — Я скривилась. — Шпионишь за всеми подряд.
— Дразнить Рио было неблагоразумно.
— Да что ты говоришь! Ты считаешь, не стоило дергать ее за ошейник? Ты все слышал, она честолюбивая, у нее на меня какие-то виды, и я готова спорить, что с моим благополучием они не сочетаются! И если у нее изменились планы, в этом отношении все осталось по-прежнему!
Его руки сдавили мне запястья, и я уже решила, что вот-вот захрустят кости. Я сжала зубы, чтобы не заскулить. Затем мерцание в его глазах заискрилось и погасло.
— Да, все осталось по-прежнему.
Малик медленно разжал руки и прижался губами к трепещущей жилке на моем левом запястье, и душа у меня ушла в пятки.
Он выпустил меня, я забилась в свой угол сиденья, твердо решив не замечать в себе бури противоречивых эмоций... И тут ответ у задачки сошелся.
Я коротко, глумливо хохотнула:
— Ты все знал. Да? Ты так ловко все разнюхиваешь, так замечательно подслушиваешь и подсматриваешь, вот почему ты заранее знал, что задумала Рио, и тут пришла я и испортила тебе все удовольствие. Потому-то ты так злишься.
Он рассмеялся, и сердце у меня затрепыхалось — не от страха, а от тепла.
— Ход твоих мыслей, Женевьева, для меня едва ли не интереснее твоих прелестей.
Ага, сейчас, как будто кому-нибудь когда-нибудь удавалось меня отвлечь такими дешевыми приемами. Я делано улыбнулась:
— Ах-ах, благодарю за комплимент.
Он поднял бровь:
— Я и не заметил, что сделал тебе комплимент.
Как же, как же.
— Спорим, ты знаешь, что они затеяли, и, наверное, даже знаешь, кто убил Мелиссу и почему!
— Если мне столько известно, зачем я пригласил тебя помочь мне?
Ха! Проще простого.
— Там замешаны какие-то чары, — ответила я, — они вам всем нужны, и вы все считаете, будто я могу их найти.
