— Извините, что я заговорила об этом.
— У меня к вам никаких претензий, Эмма. И какая разница? Весь город знает.
— Разве не странно, два ребенка из одной семьи… — снова заговорила Эмма. — И такие разные судьбы.
— Ну… мы с сестрой, в общем-то, всегда были разными. — Сара задумчиво разглаживала скатерть на столе. — С того времени, как я начала разбираться в таком понятии, как внешняя красота, я почувствовала разницу между Адди и мною. Было понятно почти сразу: у нее красивая внешность, у меня — мозги в голове. И в школе, и потом, когда мы подросли, она была из тех, кого старые дамы гладили по головке, а я — кого похлопывали по плечу. Разница была заметна, вы понимаете?
Эмма подняла голову и взглянула на Сару, ожидая продолжения.
— Дети всегда хотели дружить с ней, и мальчики, и девочки, в то время как меня немного сторонились, словно я их чем-то отпугивала. Но у меня и в мыслях такого не было. Я вела себя так, как умела. Когда другие шли играть, я предпочитала оставаться дома и читать книжки. Адди мальчики дергали за косички, а меня спрашивали, как пишется какое-нибудь трудное слово. Адди выиграла состязание на самую симпатичную девочку, а я была победительницей в конкурсе на составление слов… Наш отец тоже относился к нам по-разному. Сестру всегда баловал как малого ребенка, я же с ранних лет стала помогать ему в типографии. Он научил меня всем премудростям, я сделалась его правой рукой… Не поймите меня неправильно — я вовсе не жалуюсь, я гордилась, что была такой. Но временами у меня закрадывалась мысль: почему Адди не ходит на работу — так, как я? Теперь я понимаю: я была счастливее, чем она. Если бы она в свое время выучилась чему-то, возможно, не стала бы тем, чем стала сейчас.
— Никакой вашей вины нет в том, что она попала в дом к Розе! — воскликнула Эмма.
— Вы так думаете? Порою я себя спрашиваю: способствовала ли я как-то тому, что она удрала из дома? Или, иначе говоря, сделала ли я все, чтобы этого не произошло? Я знала, что она была не слишком счастлива, но ни разу не выбрала времени сесть и поговорить с ней по душам. С того момента, как мать оставила нас, Адди стала выглядеть грустной маленькой девочкой. Когда подросла, сделалась, пожалуй, еще более печальной и замкнутой. Видимо, боль в ней все нарастала…
— Ну, ну, не вините себя понапрасну, — утешала Эмма. — Я почти не знаю вас, но могу представить, как трудно было вам самой расти без матери и все такое.
Сара вздохнула, чуть выпрямилась на стуле.
— Боже, не много ли мы говорим о грустных вещах?
Эмма улыбнулась и вновь наполнила кофейные чашки. Ставя кофейник на плиту, она спросила:
— А что вы думаете о нашем шерифе?
Сара быстро взглянула ма нее.
— Видите, как волосы встают дыбом у меня на затылке? — улыбнулась она.
Эмма рассмеялась, села на стул, отхлебнула кофе из чашки.
— Тут гуляет уже много слухов о вас обоих, — заметила она.
— Это не слухи, а чистая правда. Мы терпеть не можем друг друга.
— Но почему? С чего началось?
— Начал он! — Сара вспыхнула от гнева. — В тот вечер, когда я сюда прибыла и отправилась разыскивать сестру, кого, вы думаете, я увидела первым, входящим в заведение Розы? Вашего уважаемого шерифа, вот кого!
— Он не женат, а в расцвете лет. Чего же вы другого ожидали?
— Эмма!
Сара широко раскрыла глаза, даже приоткрыла рот от изумления.
— Я смотрю на вещи реально, — отвечала та. — Мы только что закончили с вами подсчитывать, сколько здесь живет семей. Насчитали всего несколько замужних женщин. Прибавьте к этому себя и девушек с верхнего этажа. И это на триста миль вокруг. А мужчины всегда остаются мужчинами.
— Шерифу платят за то, чтобы он поддерживал какие-то нормы, а не попирал их! — воскликнула Сара.
— Конечно. И я не оправдываю его. Просто говорю о мужской природе.
— И тем самым оправдываете!
— Возможно.
— Но почему?
— Потому что, я думаю, он честный человек, когда дело касается закона, и потому что у него очень трудная работа — утихомиривать весь городок.
— А если бы ваш Байрон стал посетителем дома Розы? Вы бы тоже простили ему?
— Но он не ходит туда! Еще чего!
— А если бы ходил?
— Мы говорили с ним как-то об этом. Ему хорошо и у себя дома.
Сару поразило, что такие вещи, выходит, обсуждаются семейными парами. Да и весь разговор привел ее в замешательство, но она постаралась скрыть смущение, поднеся ко рту чашку с кофе.
— Ну вот… — Эмма отложила работу, хлопнула рукой по столу. — Вот у нас и произошла первая размолвка. Это знак того, что мы станем добрыми друзьями.
— Я слишком придирчива, знаю. Но я рассматриваю случай… как бы это сказать… целиком. Не в отдельных деталях.
— Полагаю, так и следует делать женщине вашей профессии, — согласилась Эмма. — Но для меня это выглядит просто как один из соблазнов, которые мир приготовил для мужчины. И моя забота — чтобы мой мужчина не имел причин поддаваться подобному искушению…
Они замолчали на какое-то время, как бы изучая одна другую, отдавая себе отчет, что были непривычно откровенны друг с другом в этом самом первом своем споре.
— Итак… — начала Эмма.
— Итак…
— Друзья?
— Друзья.
Эмма сжала руку Сары, лежащую на скатерти.
По дороге к себе в гостиницу Сара продолжала думать о словах Эммы. Если бы подобный разговор состоялся у нее с какой-либо женщиной раньше, до приезда в Дедвуд, то, скорее всего, Сара не захотела бы продолжать знакомство с такой собеседницей. Но ей нравилась Эмма, она не могла не уважать эту женщину, несмотря на ее, по меньшей мере, странные взгляды. Она ценила их начавшуюся дружбу и мечтала, чтобы с годами эта дружба окрепла. Кроме того, Эмма была женой и матерью, почитаемой в городе женщиной, состоявшей в истинном браке… Да, но как же она может так снисходительно относиться к поступкам шерифа?!
И почему Сара продолжает ее уважать после этого?! Возможно, сама еще не стала до конца взрослой и принципиальной?
Эта мысль вызвала у нее некоторое недоумение, потому что она всегда считала себя слишком рано повзрослевшей, ставшей такой по причине ухода матери из семьи, когда вынуждена была сделаться опорой для младшей сестры, а затем и для отца в его работе, в которую со временем входила все больше и больше. И, как ни странно, зависимость от семьи и работы делала ее в то же время все более независимой, позволяла проявить свои способности и возможности по самым разным поводам уже в том возрасте, в котором ее сверстницы умеют лишь вышивать новые узоры по канве. Серьезная по натуре, она старалась добиться возможно большего успеха во всем, что делала, бросая вызов самой себе, и, чем чаще отец хвалил ее, тем настойчивее она работала и сумела великолепно овладеть редкой для женщины профессией настоящего мастера-типографа.
И в общем, вполне возможно, произошло вот что: она столь долго играла роль взрослой, что истинное взросление могло еще и не наступить по-настоящему, задержавшись где-то по пути. Но уж эти два дня в Дедвуде своими встречами и событиями несомненно ускорят процесс ее взросления, подтолкнут его к высшей точке!
Во-первых, конечно, Аделаида… Кто может сказать, каких усилий потребует от Сары создавшаяся ситуация, какой выход может быть найден?
