– Да. Отплясывает для этого козла.
– Какого черта? – Шэду пришлось проорать это во все горло, чтобы перекричать рэп, который садист Кевин врубил на девяносто децибел.
– По-моему, она собирается сделать ему какую-то хорошенькую гадость! – крикнула Урбана в самое ухо Шэда.
Музыка бомбила по мозгам Шэда, разгоняя мысли, не давая сосредоточиться ни на одной; каждый удар басов отдавался в голове тупой болью. «Интересно, сколько пуль понадобится, чтобы заткнуть глотку этим чертовым усилителям», – подумал он и, кивнув на прощание Урбане, заработал локтями, прокладывая себе путь к выходу.
Роскошная квартира Малколъма Дж. Молдовски находилась в двадцати минутах езды от небольшого домика с двумя спальнями, в котором проживали Джесс Джеймс Брейден и его жена. Для Эла Гарсиа перемещение из первой во второй было равносильно перемещению в иную вселенную.
Убийство Джесса Джеймса Брейдена было обусловлено двумя связанными между собой событиями. Ровно в пять часов десять минут вечера шестого октября Джесс Джеймс Брейден пролил целый шейкер свежеприготовленной «Кровавой Мэри» на свежевыстиранный и выглаженный чехол сиденья «тойоты- кэмри» своей супруги. Это было первое событие. Ровно в пять часов одиннадцать минут Джесс Джеймс Брейден громко рассмеялся над тем, что только что натворил. Это было второе событие.
Ровно в пять часов двенадцать минут супруга Джесса Джеймса Брейдена выволокла своего благоверного из «тойоты» и трижды выстрелила в него, роковым образом угодив в причинное место.
Мнения соседей относительно того, не переборщила ли миссис Брейден, разделились. Свидетели соглашались, что Джесс был отъявленным грешником и частенько вел себя так, что у человека возникало желание убить его. Таким образом, если что и явилось неожиданностью, так это отнюдь не сами выстрелы, а та цель, в которую их направила миссис Брейден. Толпившиеся вокруг мужчины – кто трезвый, кто не очень – интуитивно чувствовали, что простое пролитие алкогольного напитка и последовавшее за ним проявление равнодушия (в виде смеха) не оправдывают такой жестокой меры возмездия, как три пули в пенис. Однако соседки-женщины сходились на том, что покойник получил то, чего заслуживал, – справедливую кару за годы распутства, пьянства, грубого обращения с женой и так далее. По их словам, Джесс Джеймс Брейден не уважал ни свою половину, ни ее личное имущество.
В эту бурную дискуссию и вклинился Эл Гарсиа ровно в шесть часов сорок семь минут вечера. Ему вовсе не хотелось находиться там: он горел желанием заняться устройством засады на настоящего конгрессмена Соединенных Штатов. Обрушиться на него в самый неожиданный момент, сунуть под нос свои полицейский значок, напугать, чтобы напустил в штаны от страха... Гарсиа нутром чуял, что этот парень – слабак, и только ждал подходящей минуты. Уж он расколет сукина сына, заставив заговорить.
А вместо всего этого он стоял перед небольшим домиком, на зеленом газоне, ничем не отличающемся от миллиона других таких же газонов: разве только тем, что человек, подстригавший его до сегодняшнего дня, теперь валялся на нем с разинутым в последнем беззвучном крике ртом и напрочь отстреленным членом. По словам медиков, Джесс Джеймс Брейден истек кровью за три минуты. Из этой штуки, сказали они, льет, как из пожарного шланга.
Гарсиа надеялся покончить с опросом свидетелей за час, поскольку их показания совпадали во всем, кроме одной-единственной детали: точного содержания публичного выступления Джесса Джеймса Брейдена – краткой, но весьма оскорбительной тирады, адресованной жене. Миссис Брейден, уже с наручниками на запястьях, сама настояла на том, чтобы показать сержанту Гарсиа пятна, оставленные томатным соком на сиденье ее машины. Она потребовала, чтобы полицейский фотограф заснял их: пусть судья сам посмотрит, что натворил этот негодяй Джесс. В ответ на вопрос сержанта Гарсиа, где находится орудие убийства, миссис Брейден повела его в дом, на кухню. Она положила пистолет в холодильник, рядом с запасами спиртного, принадлежавшими ее покойному мужу.
Работа детектива продолжалась без сучка, без задоринки вплоть до той минуты, когда на место преступления явился убитый горем брат Джесса и открыл огонь из пистолета шестнадцатого калибра. Фрэнсис Скотт Брейден целился в невестку, но промазал футов на шесть; однако при этом одна пуля ранила патрульного полицейского, другая разбила заднее стекло в «каприсе» без номера, принадлежащем Элу Гарсиа. Вся эта заварушка стоила детективу еще двух часов работы, заставив его в который раз вспомнить о своей глубочайшей неприязни к убийствам, совершаемым дома. В подобных случаях, считал он, самый нужный человек – это не детектив, а уборщица.
Гарсиа получил сообщения Шэда лишь тогда, когда, снова сидя в машине, катил по шоссе, проходящему через всю территорию штата. Ветер, залетая в разбитое окно, ворошил лежащие на сиденье бумаги. Гарсиа гнал «каприс», как мог, проклиная сквозь зубы субботнюю толкотню на шоссе. Он пропускал грандиозное шоу: Эрин, яростно отплясывающую для конгрессмена.
Глава 30
В лимузине был оборудован мини-бар, и Эрин налила себе выпить. Она размышляла о сне, приснившемся ей накануне: в саду, среди кокосовых пальм, она занималась любовью с человеком, отдаленно похожим на Эла Гарсиа. В ее сне все происходило днем, лимонно-желтое солнце стояло высоко и палило изо всех сил. Мужчина был совсем раздет, а она – в черном платье с вырезом под самую шею. Она помнила, что оказалась сверху и велела партнеру расслабиться; помнила, что ее колени упирались в жесткую подстилку из сухих пальмовых листьев. В ее сне звучала и музыка – точнее, песня «Кармелита» в исполнении Линды Ронстэдт. Чудеса, да и только! Эрин не могла вспомнить своих ощущений, но отчетливо припоминала, что потом перекатилась на спину, увлекая за собой мужчину с такой легкостью, словно он весил не больше ребенка. Он опустил голову ей на грудь, закрыл глаза и каким-то таинственным образом перестал походить на Эла Гарсиа. Теперь это был кто-то другой, незнакомый, однако Эрин не оттолкнула его, а позволила ему отдохнуть, хотя еще не успокоилась после случившегося. По саду порхал пахнущий морем ветерок; фарфоровое небо вдруг засверкало всеми красками тропиков – над головой захлопали крылья тысяч макао, какаду, попугаев, кардиналов и фламинго. Эрин помнила, что поцеловала мужчину в лоб, чтобы разбудить и показать ему это полыхающее яркими цветами небо. Мужчина пошевелился и пробормотал что-то по-испански, но так и не открыл глаз. Птицы носились в ее сне все утро. В конце концов Эрин увидела дочку, которая бегала босиком под лохматыми пальмами, широко раскрыв глаза и смеясь от радости при виде целого калейдоскопа пролетающих птиц. Эрин выскользнула из-под спящего мужчины и побежала через сад к дочери. Стволы пальм наклонялись и раскачивались, чтобы преградить ей путь. Смех Анджелы звучал все незнакомее, все отдаленнее. Эрин помнила, что остановилась, задыхаясь, и подняла лицо к небу: оно опустело, птицы исчезли. Эрин проснулась, обливаясь горячим потом.
Сейчас, сидя в лимузине, она выпила немного «Бифитера», однако значение странного сна оставалось все таким же непонятным. Тем не менее спиртное немного подкрепило Эрин, прибавило ей сил перед встречей с Дэвидом Дилбеком. Она была уверена, что конгрессмену удастся откреститься от убийства Джерри Киллиана, что Элу Гарсиа с ним не справиться. Но она не могла допустить, чтобы этот старый свихнувшийся на почве секса подонок и мерзавец вышел сухим из воды. Поэтому решила сама разделаться с ним. Она не собиралась ни ранить, ни калечить, ни убивать: просто уничтожить его. По крайней мере, ей
