– Только понаслышке. – И Эрин подмигнула ему.
Конгрессмен, растерянный и недоумевающий, как никогда, попытался прикрикнуть на нее нетвердым от шампанского голосом:
– Прекрати, черт тебя возьми! Прекрати издеваться! В конце концов, ты должна относиться ко мне хотя бы с некоторым уважением.
– С уважением? К тебе? – Эрин усмехнулась. – А разве ты не тот самый джентльмен, который трахался с ошметками от моего грязного белья?
– Давай переменим тему.
Взяв его за запястья, она приблизила его покорные руки к своей груди. Дилбек напряженно следил за ней, будто предчувствуя удар током.
Эрин крепко держала его руки.
– Дрожишь, золотко? Еще бы – целых две горсти жирового вещества.
– Господи Иисусе...
– Из этого и сделана грудь, Дэви. Девяносто восемь процентов жира, украшенные сверху парой вишенок. Что в этом такого уж привлекательного?
Дэвид вырвал у нее свои руки и, отступив, прижал их к себе, сжатые в кулаки.
– Тысячи долларов, – продолжала Эрин, – чтобы поглазеть на это и подрожать. Я этого не понимаю, золотко.
– Хватит, – почти простонал конгрессмен, бледный, несчастный. – Ты просто убиваешь меня. В течение всего вечера убиваешь. Что – так это и было задумано?
– Просто мне любопытно, вот и все, – пожала плечами Эрин. «Успокойся, держи себя в руках», – приказала она себе.
– Я борюсь с плотскими искушениями, – промямлил Дилбек. – Как и все мужчины.
– У тебя ведь есть жена, Дэви.
Он протянул руку к ведру с шампанским.
– Что ж, поздравляю. Теперь этот вечер испорчен.
Эрин поставила свою любимую запись Вэна Моррисона, сбросила платье, взобралась на капитанский стол и снова начала танцевать – на этот раз медленно. Вскоре Дэвид Дилбек вместе с испускаемыми им печальными стонами исчез из ее сознания. Музыка омыла ее душу. Эрин ощутила беспричинную радость и прилив сил. Каждое движение удавалось ей – каждый шаг, каждый пируэт, каждый изгиб бедер. Она зажала в зубах свое жемчужное ожерелье и закрыла глаза, представляя, как ее заливает серебристый лунный свет.
Снаружи, с палубы, донесся шум или стук, но Эрин не допустила его до своего сознания. Она была далеко, на Багамских островах, и танцевала на сахарно-белом песке пляжа. Ее окружали море и пальмы, и единственным звуком этого прекрасного мира был хор затаившихся в листьях птиц.
Дэррелл Грант не помнил, когда в последний раз видел свою бывшую жену голой. Но он точно знал, что это произошло в ванной комнате: она мыла голову под душем, а он втихаря стащил из аптечки какие-то таблетки. Это было чертовски давно, подумал он. Он успел забыть, какое у нее прекрасное тело. Сверху, конечно, маловато, но зато. Боже мой, какие ноги! Он стоял, пошатываясь, в дверях каюты, опираясь о косяк своей клюшкой для гольфа, и испытывал странное, щекочущее ощущение в низу живота. Поистине странное, если учесть, какое количество сильных наркотических средств бродило по его организму. Да, мужчина – это подлинное инженерное чудо, сотворенное матерью-природой.
В каюте находился пожилой мужчина в новых, негнущихся джинсах, полосатой рубашке и огромной черной ковбойской шляпе. Судя по выражению лица, он был либо болен, либо пьян, либо то и другое вместе Дэррелл Грант вошел в салон, уселся рядом со старым ковбоем и здоровой рукой игриво помахал своей бывшей жене, танцующей на столе. Сейчас ему было море по колено. Он наклонился вперед.
– Ты чудесно выглядишь, черт побери. Дай-ка взглянуть на тебя поближе.
Вид бывшего мужа подействовал на Эрин, как внезапная струя ледяного воздуха. Она подумала, что Шэд вывел его из игры раз и навсегда, а вот он, как ни в чем не бывало, опять тут как тут, и, разумеется, его появление ничего хорошего не предвещает. Все ему нипочем! А его присутствие значительно повышает вероятность провала ее планов. Эрин продолжала танцевать, глядя не на Дэррелла, а сквозь него, обдумывая и соизмеряя каждое свое движение.
Дэррелл Грант ощутил легкое прикосновение руки к своему плечу. Это старый ковбой выпрямился в своем шезлонге и наклонился к нему.
– Вам известно, кто я? – шепотом спросил он, приблизив губы к самому уху Дэррелла.
От него разило так, что Дэррелл поморщился.
– Знаете, на свете есть такая штука – освежитель дыхания.
– Я влюблен в эту леди, – бормотал свое конгрессмен.
– Несчастный ты старый хрыч...
– И мои сапоги полны вазелина.
– Я тоже когда-то любил ее, – сказал Дэррелл, – но из этого вышло только то, что она довела меня до ручки.
Во взгляде Дилбека выразилось сочувствие.
– Это можно назвать несходством наших жизненных философий, – вздохнул Дэррелл. – Но из-за нее человек запросто может потерять всякое уважение к себе.
