– Это уж точно, – вздохнул Крэндэлл. – Он до такой степени верит в свои силы, что я уже не успеваю контролировать его. – И он вручил Молди последний счет конгрессмена из «Клубничной поляны». В конце его один из братьев Линг собственноручно приписал: «40 долларов за испорченные пирожные».
– А где же в это время был
– Он вышел через заднюю дверь, Малкольм. Крис Рохо прислал за ним машину.
– Я спрашиваю, где был ты.
– Спал в гостиной.
– Хорошо же ты выполняешь свою работу!
– Кончай издеваться, – огрызнулся Крэндэлл. – Хочешь сам попасти его сегодня вечером? Я готов заплатить, чтобы посмотреть, как ты будешь это делать.
Молдовски не на шутку разозлился, узнав, что Дилбек снова начал предаваться своим привычным развлечениям. По всей видимости, этот идиот так и не извлек никакого урока из того, что произошло в «И хочется, и можется».
– Может, подсыпать ему что-нибудь в еду? – предложил Эрб Крэндэлл. – Я уж подумываю о слабительном.
– Лучше снотворное.
Молди прямо-таки бесила непробиваемая глупость конгрессмена Дилбека. Неужели он не понимает, на какой опасной грани балансирует? Джерри Киллиан исчез, но появятся другие Киллианы – другие шантажисты, если он не прекратит шататься по стрип-заведениям.
– Есть и еще кое-что, – сказал Крэндэлл.
Молдовски резким движением ослабил узел галстука, словно предвидя, что еще минута – и ему просто не хватит воздуха.
– Погоди, сейчас я сам попробую угадать: он связался с несовершеннолетней? С девицей из католической школы?
– Ты сам просил меня держать тебя в полном курсе его дел.
– Ну так выкладывай! Хуже, думаю, уже не будет.
Крэндэлл сунул в рот карамельку от кашля.
– Сегодня утром был очень странный звонок.
– Куда – по домашнему номеру или в вашингтонский офис?
– В вашингтонский офис. Отвечала одна из секретарш. – Рассказывая, Крэндэлл переваливал леденец то за одну, то за другую щеку. – Звонила женщина.
– Вот это да!
– Сказала, что она приятельница Джерри Киллиана.
У Молди отвисла челюсть.
– Ты что, разыгрываешь меня, Эрб? Шутишь?
– А ты что – видишь, что я смеюсь?
– Что еще? – рявкнул Молдовски. – Что еще она сказала?
– Вот в том-то вся и загвоздка, Малкольм. Она не назвала себя. Номера тоже не оставила. А вообще, по словам секретарши, весьма корректная дама. Сказала, что позвонит в другой раз, когда у конгрессмена будет время поговорить с ней.
Молдовски быстрым движением пригладил волосы. Только по этому признаку Крэндэлл понял, насколько он взвинчен. Безупречные манеры являлись одной из фирменных составляющих стиля работы Молди.
– Ты говорил об этом Дэви? – спросил он.
– Конечно, нет.
– Которая из секретарш отвечала на звонок?
– Старшая – Бетт Энн. Не дергайся, она вообще не в курсе. Для нее имя Киллиана ровным счетом ничего не значит. – Крэндэлл шумно разгрыз остатки леденца, проглотил его и запил коньяком. – Малкольм, пора бы уже тебе ввести в игру меня.
– Лучше порадуйся, что я до сих пор этого не сделал.
– Ты говорил, что твои люди устроят все как надо.
Молдовски, стоя у окна, созерцал океанский простор.
– Я думал, что да, – ответил он, не оборачиваясь.
Когда запищал пейджер сержанта Эла Гарсиа, его владелец сидел на морозильной камере для мяса, жуя резинку и заполняя какие-то официальные бланки. Внутри морозильной камеры находились Айра и Стефани Фишмен, восьмидесяти одного года и семидесяти семи лет соответственно, компактно сложенные, как садовая мебель. Они покинули этот мир практически один за другим, с разницей в два дня, в июле месяце первого года президентства Джералда Форда. Их единственная дочь Одри поместила умерших родителей в промышленного размера холодильник глубокой заморозки марки «Сиэрз», купленный специально для этой цели. Айра и Стефани получали от службы социального обеспечения в общей сложности тысячу семьсот долларов в месяц. Одри, уже давно не имевшая ни работы, ни перспектив получить ее, решила, что не стоит торопиться с уведомлением правительственных или каких бы то ни было
