– Русские не верят в нашу великую американскую демократию.
Они дождались возвращения Джеффа, который молча покачал головой.
– Это значит, – сказал Райдер, – что нашей бедной малышке Беттине просто некуда деться.
Они вернулись в дом. Девушка сидела выпрямившись и смотрела на них безнадежным взглядом. Ее карие глаза потускнели, на щеках остались следы от слез. Она посмотрела на Райдера:
– Я знаю, кто вы.
– У вас преимущество передо мной. Я никогда раньше с вами не встречался. Мы намерены взять вас под охрану, вот и все.
– Я знаю, что это значит. Под охрану! Шпионаж, предательство, безнравственное поведение. Под охрану...
Райдер схватил ее за запястья, поднял на ноги и встряхнул за плечи.
– Вы в Калифорнии, а не в Сибири. Взятие под охрану означает, что мы будем держать вас под присмотром, целой и невредимой, пока вся эта история не кончится. Против вас не будет выдвигаться никаких обвинений, потому что и выдвигать-то нечего. Обещаем, что не причиним вам никакого вреда ни сейчас, ни позднее. – Он подвел девушку к двери и распахнул ее. – Если хотите, вы можете идти. Соберите нужные вещи, положите их к себе в машину и уезжайте. Но на улице холодно и темно, а вы – одна. Вы слишком молоды, чтобы оставаться в одиночестве.
Она выглянула на улицу, отвернулась, сделала какое-то слабое движение – то ли пожала плечами, то ли вздрогнула – и неуверенно посмотрела на Райдера.
– У нас есть безопасное место, – сказал он. – Мы приставим к вам женщину-полицейского, не какую- нибудь дуэнью, чтобы вас сторожила, а такую же молодую и симпатичную девушку, как вы, чтобы составила вам компанию. – Он кивнул в сторону Джеффа. – Мой сын с большим усердием – и даже с удовольствием – подыщет такую девушку.
Джефф улыбнулся, и, вероятно, именно его улыбка более, чем все остальное, убедила Беттину. Райдер продолжал:
– Конечно, снаружи будет находиться вооруженная охрана. Два или три дня, не больше. Так что много вещей с собой не берите. И не будьте дурочкой, мы просто хотим приглядеть за вами.
Впервые за все это время она улыбнулась, кивнула и вышла из комнаты. Джефф вновь расплылся в улыбке.
– Я часто удивлялся, как это тебе удалось окрутить Сьюзен. Но теперь, кажется, начинаю...
Райдер холодно посмотрел на сына:
– Грин все еще дежурит в машине. Иди объясни ему, что к чему.
Джефф вышел, продолжая улыбаться.
Хили, Брамуэлл и Шмидт собрались в гостиной Барнетта после обеда, который был великолепен, как и вообще вся еда в Адлерхейме. Это была очередная мрачная трапеза в ряду других, и отсутствие Сьюзен, которая оставалась около своей раненой дочери, не способствовало улучшению царившей в зале атмосферы. Карлтон тоже отсутствовал, но на это никто не обратил внимания, потому что заместитель начальника охраны Сан-Руфино был по своей натуре человеком малообщительным, угрюмым и замкнутым. Все решили, что он переживает из-за того, что не смог организовать охрану станции должным образом. После обеда, съеденного быстро и в похоронном молчании, все тут же покинули зал. И вот теперь Барнетт твердой рукой раздавал своим гостям послеобеденное угощение – на сей раз великолепный мартель.
– Эта женщина ненормальная, – сказал, а точнее, провозгласил Барнетт.
Брамуэлл осторожно спросил:
– Которая из них?
– Которая из женщин? – Барнетт многое мог бы сказать на эту тему. – Естественно, я говорю о миссис Райдер.
Хили сложил пальцы домиком и рассудительно заметил:
– По-моему, она очаровательна.
– Очаровательна? Конечно, очаровательна. Более того, она настоящая красавица. Но психика у нее расстроена. – Он вяло взмахнул рукой. – Все это плохо влияет на женщин. После обеда я зашел к ней, чтобы засвидетельствовать свое почтение и выразить сочувствие по поводу ранения дочери. Чертовски милая девушка. Лежит там, вся израненная. – Слушая Барнетта, можно было подумать, что в Пегги Райдер стреляли чуть ли не из пулемета. – Я вообще-то довольно спокойный человек, – продолжал он, явно не зная о своей репутации, – но тут даже я не сдержался. Заявил, что этот Моро – в худшем случае хладнокровный монстр, которого нужно уничтожить, а в лучшем случае – опасный сумасшедший, которого нужно изолировать. И поверите ли, она со мной не согласилась! – Он замолчал, размышляя над полной неспособностью миссис Райдер правильно оценивать людей, затем печально покачал головой. – Заявила, что его действительно необходимо отдать под суд, но он, дескать, любезный, внимательный и временами даже чуткий к другим. А я-то думал, что она умная, даже весьма умная женщина. – Барнетт вновь покачал головой, то ли укоряя себя за то, что не смог правильно оценить ее характер, то ли придя к выводу, что от женской половины человечества ничего хорошего ожидать не приходится. Он залпом выпил бренди, даже не почувствовав вкуса. – Я поражен, господа. Я просто поражен.
– Он маньяк, никаких сомнений. Тут я полностью согласен с вами. – Брамуэлл по-прежнему был осторожен в выражениях. – Но не столь аморален, как мог бы быть настоящий безумец. Если бы он хотел ошарашить всех своим дебютом с атомной бомбой, в существовании которой никто из нас не сомневается, то взорвал бы ее без всякого предупреждения. И не в пустыне, а, скажем, на Уилширском бульваре.
– Вздор! Хитрость и коварство – характерные признаки полного сумасшествия, способ убедить всех, что они имеют дело с человеком, находящимся в здравом уме. – Барнетт изучил свой пустой стакан, встал и направился к бару. – Меня ему никогда не провести. Терпеть не могу избитые фразы, но вы еще вспомните мои слова.
Все молча сидели, вспоминая его слова, и продолжали молчать, когда в комнату вошел Моро в сопровождении Дюбуа. Моро либо не заметил, либо просто проигнорировал гнев на лице Барнетта и уныние на лицах других.
– Прошу прощения, господа, вынужден побеспокоить вас. Вечером здесь довольно скучно, и я подумал, что вы захотите увидеть нечто такое, что приятно возбудит ваше научное любопытство. Я не хочу выступать как цирковой зазывала, но вы будете поражены, можно даже сказать, онемеете от неожиданности увидев то, что я вместе с Абрахамом собираюсь показать. Не соблаговолите ли проследовать за нами? Барнетт не мог не воспользоваться возможностью поупражняться в агрессивности:
– А если мы откажемся?
– Ваше право. Я имею в виду лично вас, профессор. Но почему-то мне кажется, что ваших коллег мое приглашение заинтересует и потом они с удовольствием вам обо всем расскажут. Конечно, вы все можете отказаться. Оказывать давление я не собираюсь.
Хили встал.
– Я с детства любопытен. Кормите вы нас превосходно, а вот развлекать не развлекаете. По телевизору смотреть нечего – впрочем, там никогда ничего интересного, – если, конечно, не считать сообщений о мерах предосторожности, предпринимаемых властями, чтобы не допустить любопытных на равнину Юкка, а также ужасных спекуляций относительно побуждений, заставивших вас выступить с подобной угрозой. А действительно, каковы ваши побуждения?
– Об этом позднее. Господа, те из вас, кто желает...
Желание выразили все, даже Барнетт. В коридоре их сопровождали двое слуг в белых одеждах, что ничуть не встревожило физиков: в этом не было ничего нового, как и в уверенности, что в складках этих одежд спрятаны «ингрэмы». Действительно новым было то, что один из слуг держал в руках магнитофон. Первым это заметил, как и следовало ожидать, Барнетт.
– Ну и что за дьявольскую шутку вы придумали на сей раз, Моро? Зачем понадобился этот чертов магнитофон?
– Чтобы произвести запись, – терпеливо произнес Моро. – Я подумал, что вы, возможно, захотите первыми сообщить своим землякам о том, чем я владею и что им приготовил. Мы покончим с ужасными спекуляциями, о которых только что говорил доктор Хили, и дадим знать, как обстоят дела в
