Грабянский верил этому. Грайс готов продать родную бабушку, чтобы из нее сварили суп, если сочтет это выгодным.
– Вы можете сделать вот что, – произнес Манн, – дать нам полную возможность засадить его на большой срок. Оно за око, зуб за зуб, тан?
– Да, – согласился Грабянский. – Конечно. Правильно. Зуб за зуб.
– Хорошо! – Норман Манн отодвинул стул, потер ладони. – А вы не говорите это только затем, чтобы поскорее запустить зубы в мясной пирог и картофельное пюре? Три блюда, а потом перемените свое решение?
Грабянский покачал головой.
«Если когда-нибудь что-то случится, – говорил Грайс, – что-либо действительно чертовски неприятное, каждый будет сам за себя, запомни это». Грабянский помнил.
– Все, что вам угодно, – заверил Грабянский. – Если только я знаю ответы… если я могу помочь…
– Это хорошо. Это замечательно. А, Чарли? Потому что теперь мы можем пойти и набить наши желудки, зная, что мы продвинулись на нашем пути. – Он положил руку на плечо Грабянского. – Потом мы сможем поговорить об остальном. – Он нажал сильнее. – Откровенно говоря, когда я впервые услышал о вашей готовности сотрудничать, когда Чарли сказал мне об этом, я был удивлен. Я не думал, что вы пойдете на это. Надо иметь достаточно смелости и смекалки, чтобы чистить дома, одеваясь, как на великосветский раут. – Но, – он наклонился почти к лицу Грабянского, – у вас есть голова. – Он выпрямился и отошел. – И мошонка, как у носорога.
– 33 —
В нижней части желтой афиши черными буквами было напечатано: «Серебряный оркестр горняков Лоско». Края афиши загнулись, их трепал пронизывающий ветер. Это был последний концерт прошедшего лета. Солнца не было. Хотя погода была теплой для января, она казалась отвратительной тому, кто сидел на скамейке напротив пустующей эстрады и дожидался человека, который мог вообще не появиться.
Грабянский потратил сорок восемь часов, чтобы договориться о встрече. И все время он испытывал сомнения, сожалел, что согласился на это.
«Таскать на себе провод, так они называют это?»
Он вспомнил телевизионную передачу, в которой показывалось, как два детектива нажимали на заключенного, чтобы добиться от него нужной им информации, и никто из них не знал о спрятанном магнитофоне, который незаметно накручивал компрометирующую их информацию. А также фильм, и один, тоже по телевидению, где полицейский изображал преступника и ходил с микрофоном, прикрепленным к его груди. Иногда их раскрывали, но в большинстве случаев все для них кончалось благополучно. Пуля из «магнума» 45-го калибра в лицо или благодарность от комиссара, иногда даже медаль на грудь – в зависимости от статуса того, под чьим руководством они выполняли это задание. А также от того, нужны ли вы будете для подобной операции в следующий раз. «Не ясно, кем ты будешь в этой истории, героем или негодяем?»
Было позднее утро, и вокруг было не очень многолюдно. В другом углу площадки сидел пожилой мужчина в плаще с засунутыми в карманы руками. Его взгляд был устремлен на что-то, что не имело никакого отношения к окружающему. Две девушки из близлежащего учреждения перекусывали, вытаскивая вилками печеный картофель из светлых пластиковых коробочек. По крутой изгибающейся дорожке, ведущей к замку, поднималась группа построенных парами ребятишек из начальной школы. Учительница шла сзади и выговаривала одному из мальчишек за то, что он сшибал носком ботинка рано распустившиеся крокусы.
«Посмотрите на это с другой точки зрения, – говорил Резник, – люди, подобные Стаффорду, не должны больше оставаться на свободе, и вы понимаете это не хуже, чем мы»
– Посмотрите на это с другой точки зрения… – Резник стоял за его стулом, засунув руки в карманы и дожидаясь, когда Грабянский поймет или, по крайней мере, хотя бы посмотрит на него. – Люди, подобные Стаффорду, не просто паразиты, это изощренные, закоренелые преступники. Они не должны больше оставаться на свободе, и вы понимаете это не хуже, чем мы.
– Кто с этим спорит? – согласился Грабянский. Это происходило в той же тусклой комнате, где невольно возникало неприятное ощущение, будто находишься в замкнутом пространстве. Под низким потолком собирались клубы сизого дыма. Норман Манн был заядлым курильщиком, он прикуривал одну сигарету за другой. – Вы правы. Как вы сказали, его нужно изолировать…
– Он – кусок дерьма, – вставил свое слово Норман Манн.
– Арестуйте его, – предложил Грабянский. – Отправьте его за решетку.
– Нам нужна ваша помощь. – Резник поставил ногу на свободный стул, не спуская глаз с Грабянского. Тот знал, чего добивается этот поляк-полицейский с легким акцентом Восточного Мидленда, он старается заставить его почувствовать свою вину, вот к чему он стремится, и он хочет вовлечь его в свои дела. Что это будет конкретно?
– У вас есть кокаин, – заговорил Грабянский, – Гарольд Рой, Мария, они дадут показания, что Стаффорд продает наркотики, что они получали их от него. – Он переводил свой взгляд с одного детектива на другого. – Так в чем проблема?
– Проблема вот в чем, – растолковал Норман Манн, – если мы пойдем этим путем, то единственное обвинение, которое мы сможем доказать, будет заключаться в том, что он передал этому Гарольду несколько граммов один или несколько раз и, если нам повезет, что ему принадлежит килограмм кокаина.
– Ну и что?
– То, что нам придется насесть на Стаффорда и выжимать из него показания. И это наверняка почти ничего не даст. Он признает свою вину, получит небольшой срок и будет ждать помилования. А пути движения кокаина останутся нам неведомы.
Детектив из бригады по борьбе с наркотиками изобразил с помощью среднего и большого пальцев красноречивый ноль. Он раздавил ботинком на полу сигарету и направился к двери.
– Я пошел в туалет, – заявил он.
