Страж

явление, — криптомнезия.

— Но у меня есть доказательство, не так ли? Библия Принта! А как насчет этого, умник вы хренов?

Сомервиль поднял руки, как бы капитулируя передо мной. Проделал он это, однако же, крайне насмешливо.

— Вы продемонстрировали мне Библию, которую, по вашим словам, обнаружили под полом в хижине где-то в Кентукки. Мне надлежало поверить вам на слово.

— Вы забываете о том, что у меня есть свидетель! — Эти слова вырвались у меня вопреки собственной воле.

— Правда!

Я подумал о Заке Скальфе. О кости, вонзившейся ему в горло. О Заке Скальфе, который лежит сейчас мертвый под соснами.

— Совершенно верно, свидетель.

С невероятным трудом я сдерживал бушующую во мне ярость.

— Я вам не верю, — спокойно ответил Сомервиль.

— Полагаю, что если бы я рассказал вам кое о чем, что, как вы думаете, больше не имеет для меня ни малейшего значения, вы сказали бы, что это еще один симптом моего «заболевания». Но это ваша проблема, Сомервиль, а не моя. Ну а теперь, когда я во всем разобрался, мне уже не потребуется ваша помощь. Больше никогда не потребуется.

— Что ж, прекрасно, если вы убеждены, что поступаете правильно, — он проворно вскочил с места и быстрым движением руки привел в действие механизм одной из штор. Она моментально взвилась до самого потолка, заливая все помещение дневным светом. — На случай, если вы передумаете, вам известно, где меня всегда можно найти.

Он протянул мне руку и улыбнулся, его глаза помаргивали, привыкая к внезапно яркому дневному свету. Я медленно встал, еще не вполне оправившись от стремительности и легкости, с которыми вдруг оборвалась наша связь. Слишком уж легко он отпускал меня.

— Если вы не против, я бы прихватил их, — сказал я, указывая на четыре кассеты с историей Магмеля.

— Ах вот как! — Сомервиль убрал протянутую руку и потер ею подбородок. Широкий рукав халата откинулся, обнажив безволосую руку с печеночного цвета возрастными пятнами и крапинками. — Мне бы хотелось еще немного поколдовать над ними. Может быть, когда я изучу их потщательнее... Это ведь и впрямь весьма примечательная регрессия.

— Но мне они нужны сейчас, — непреклонно произнес я. Он постоял, продолжая оглаживать подбородок, а затем начал медленно двигаться мне навстречу и вновь вытянул руку, однако уже не ладонью, а тыльной стороной вверх.

— Мне кажется, лучше оставить кассеты здесь. Тут они по крайней мере в безопасности, — улыбка его стала более чем напряженной.

— Но они нужны мне. Мне надо проследить мой путь к самым истокам. Эти кассеты — моя единственная зацепка. Пожалуйста. Я изготовлю для вас копии.

— К истокам, Мартин?

— Да пошли вы!

Сомервиль вздохнул.

— И все же вам куда лучше было бы последовать моим советам, Мартин. Вам за последнее время многое пришлось пережить. Когда вы почувствуете себя лучше — спокойнее, расслабленнее, заходите ко мне, и мы обо всем потолкуем. Но, Мартин, вам необходимо немного остыть.

И вся моя решимость противоборствовать ему внезапно как сгинула. Я поглядел на Сомервиля и, к собственному стыду, понял, что я опять уступаю его напору. Не произнеся больше ни слова, я положил кассеты в его подставленную руку и пошел прочь.

— Мартин.

Уже в дверях я услышал это и обернулся. Все еще держа кассеты, он стоял спиной к свету, так что лицо его оставалось в тени.

— Вы говорили мне, что ребенком на Филиппинах вы играли, если не ошибаюсь, с дочерью поварихи. Как ее, вы говорите, звали?

— Мисси. Мы называли ее Мисси. А какое это имеет отношение ко всему, о чем мы говорили?

— Вы с ней играли. А в какие игры?

— Откуда мне знать? Это было Бог знает когда.

— Попробуйте вспомнить.

— Вы, кажется, считаете это важным.

— Возможно, так оно и есть.

— Мы играли... ну, во что дети обычно играют. Не знаю, в какие-то игры.

— А где вы с ней играли? В доме?

— В саду. Там, в саду, был сарай, а сразу за ним начинались заросли. Там мы обычно играли. Мисси не разрешали бывать в доме. Только на кухне, когда там была ее мать Цу-лай. В те времена... ну, вы же знаете, как оно тогда было.

— А ваши родители были против того, что вы с ней играете?

— Наоборот. Они были рады, что я нашел себе подружку. Ведь ни у кого из американцев, живших поблизости, не было детей.

— А как эта Мисси выглядела?

— Честно говоря, толком не помню. Она была полукитаянкой-полуфилиппинкой. Хорошенькая, вроде бы на пару лет старше меня, довольно рослая. И вечно смеялась. И еще, помню, была порядочной дикаркой. Она мне нравилась, я был даже, наверно, в нее слегка...

— Понятно. Продолжайте.

— Она едва говорила по-английски, так что мы с ней изобрели свой собственный язык. Мы подражали голосам зверей, птиц, обезьян. И ей это удавалось куда лучше, чем мне. Иногда она меня изрядно раздражала. Думаю, я был в нее влюблен, если, конечно, можно быть влюбленным в таком возрасте.

— А нашли ли вы... — Сомервиль сделал паузу. — Было ли ваше чувство взаимным?

— Да, мой первый, так сказать, сексуальный опыт связан с Мисси, если вы об этом. Мы были еще детьми, так что дело выглядело сравнительно невинно. Даже не могу в точности вспомнить, что именно мы с ней делали. Но ведь девушки в тропиках созревают рано. Это ведь общеизвестно?

— А ваши родители понимали, что происходит? И мать Мисси?

— Никоим образом! Мне кажется, на этот счет у них не было ни малейших подозрений. А мы старались, чтобы нас не поймали. Это входило в игру.

— А вы помните, как это случилось впервые? Она соблазнила вас?

— Да стоит ли об этом столько распространяться! Я, право же, не вижу смысла в дальнейших разговорах на эту тему.

— Тогда еще только одно. Есть ли у вас хоть малейшее представление о том, что случилось с Мисси после того, как вы покинули Филиппины и вернулись в США?

— Мне не хотелось уезжать оттуда. Но мне было всего десять лет. Я о ней начисто забыл. Что-то смутно припоминаю, как мать сказала мне, будто она вышла замуж. Нет, наверняка не помню. В любом случае, не понимаю, почему это вас так заинтересовало.

— Да просто так, подумалось, — улыбнулся Сомервиль.

9

Понедельник, 23 октября

19.45. Вернувшись сегодня утром от Сомервиля, я принял снотворное и проспал семь часов. Впервые с тех пор, как я прохожу лечение гипнозом, мне приснился сон. Приснился, но не запомнился. Проснувшись, я почувствовал легкую головную боль, однако общее состояние заметно улучшилось. Оставался в постели весь день. Смотрел телевизор с вырубленным звуком и перечитывал некоторые из расшифровок шести сеансов.

Разбираясь с материалами относительно Бегли, я вдруг осознал: Принт спустился в пещеру вовсе не