— Жалобу? — переспросил он, настораживаясь. — Какую жалобу?
— Скажите им, что я отобрал у вас ключи от машины и забросил их в канал.
С этими словами я, мгновенно вынув ключи, бросил их в канал, и всплеск воды доставил мне удовольствие.
— Теперь не будешь висеть у меня на «хвосте», — сказал я и захлопнул дверцу, ставя энергичную точку в нашей краткой беседе. Но «мерседес» отличная машина, и дверца не отвалилась.
Снова сев в такси, я попросил шофера вернуться на главную магистраль и там остановить машину.
— Решил пройтись пешком, — объяснил я, расплачиваясь с ним.
— Как? До самого Скипхола?
Я ответил снисходительной улыбкой — так мог улыбаться бегун на длинные дистанции, если б кто-то засомневался бы в его способностях, выждал, пока автомобиль исчез из вида, вскочил на шестнадцатый трамвай и вышел на площади Дам. Под навесом трамвайной остановки меня ожидала Белинда — в темном пальто и с темным шарфом на голове. Она, видимо, успела продрогнуть от холода и сырости.
— Вы опоздали, — сказала осуждающе Белинда.
— Никогда не критикуйте своего шефа, даже намеком. У начальства вечно масса забот.
Мы пересекли площадь в том же направлении, в котором двигались вчера вечером человек в сером и я — мимо гостиницы, по улицам, представляющим средоточие культуры Амстердама. Но Белинде, видимо, было не до памятников. Живая и общительная, она замкнулась и словно ушла в себя. И в молчании чувствовалась какая-то отчужденность. Что-то ее беспокоило, но насколько я начинал понимать характер Белинды, рано или поздно (а скорее рано, чем поздно) она должна была поделиться со мной своими тревогами. И я не ошибся. Внезапно она сказала:
— А ведь фактически мы словно не существуем для вас!
— Кто не существует?
— Я, Мэгги, да и все, кто работает с вами… Мы просто так — пешки…
— Вы же знаете, как бывает в жизни, — ответил я примирительно. — Если вы прочли хоть один морской роман, то должны знать — капитан никогда не делится своими соображениями с командой.
— Все верно! Я и говорю, мы для вас пешки. Или вернее, марионетки, которыми манипулирует кукловод, добиваясь желаемого эффекта. Вместо нас с таким же успехом могли бы выступать и другие.
Я сказал кротким и терпеливым тоном:
— Мы здесь для того, чтобы выполнять весьма противную и неприятную работу. И мы просто обязаны выполнить ее удачно. Это, в конечном счете, единственное, что имеет значение. Личности тут ни при чем. Вы забываете, что я — ваш шеф, Белинда! Право, мне кажется, что нам не следует разговаривать со мной таким тоном.
— Я буду говорить с вами так, как мне нравится!..
Мэгги — девушке эмоциональной и с характером, никогда бы и в голову не пришло вести себя подобным образом, отметил я.
Белинда, поразмыслив над своей последней фразой, сказала уже более спокойно:
— Простите! Я не должна была так говорить. Но разве обязательно держаться с нами столь отчужденно, сдержанно, избегая встреч? Мы ведь тоже люди и… А вы завтра пройдете мимо меня на улице и не узнаете. Вы же нас просто не замечаете…
— Ошибаетесь — я все прекрасно замечаю. Вас, например… — Я намеренно не смотрел в ее сторону, зная, что она внимательно меня изучает. — Вы недавно работаете по наркотикам. В 12-м бюро в Париже. Опыт работы невелик. На вас темно-синее пальто, темно-синий шарф с рисунком из маленьких белых эдельвейсов, вязаные белые гольфы, удобные туфельки с пряжками. Рост пять футов четыре дюйма, фигурка такая, что — по выражению знаменитого американского писателя — епископ проделал бы дырочку в витраже, чтобы полюбоваться ею из окна. Очень красивое лицо, светлые шелковые волосы с платиновым отливом, черные брови, зеленые глаза. Восприимчива и — что самое приятное — начинает беспокоиться о своем шефе — особенно в отношении его антигуманности… Да, совершенно забыл. На среднем пальце левой руки потрескался лак, а обаятельная улыбка становится буквально сногсшибательной из-за чуть-чуть косо поставленного верхнего левого глазного зуба.
— Вот это да! На мгновение она лишилась дара речи, что было, как я уже начинал понимать, совершенно ей не свойственно. Она взглянула на упомянутый ноготь — лак действительно слегка потрескался — потом с улыбкой повернулась ко мне. Улыбка вполне соответствовала моему описанию.
— Может быть, вы действительно…
— Что?
— Интересуетесь нами…
— Конечно, интересуюсь.
Кажется, она начинала путать меня с сэром Галадом, а это могло плохо кончиться. Поэтому я добавил:
— Все мои сотрудники — молодые и красивые, и для меня, словно родные дочери.
После небольшой паузы она чуть слышно пробормотала какую-то фразу, мне показалось, нечто вроде:
— Понятно, папочка!
— Что вы сказали? — с подозрением переспросил я.
— Ничего… Ровным счетом ничего.
Мы свернули на улицу, где размещалась фирма «МОРГЕНСТЕРН и МОГГЕНТАЛЕР». Впечатление, произведенное на меня этим местом накануне, сейчас усилилось. Здание выглядело мрачнее, чем вчера, а в канавах скопилось больше грязи и мусора. От дома веяло холодом, в нем таилась угроза. Казалось, на булыжной мостовой и тротуаре даже трещин стало больше. Выступавшие с обеих сторон фронтоны сближались все теснее — еще сутки, и они наглухо сомкнутся.
Вдруг Белинда остановилась и схватила меня за правую руку. Я взглянул на нее. А она уставилась вверх широко раскрытыми глазами. Я проследовал за ее взглядом туда, где фронтоны складских строений, сужаясь, исчезали во тьме, и выступавшие из-за них блочные балки для подъема грузов отчетливо вырисовывались на фоне темного неба. Я понял, что Белинда чутьем угадала притаившуюся опасность. Я чувствовал то же самое.
— Должно быть, это здесь, — прошептала она. — Я чувствую, это наверняка здесь!
— Да, это здесь, — бесстрастно кивнул я. — Ну и что? Белинда отдернула руку, будто я сказал что-то обидное, но я снова завладел ее рукой, просунул под свою и крепко стиснул ладонь. Теперь она уже не пыталась высвободиться.
— Здесь… здесь так жутко… И что это за ужасные штуки торчат над фронтонами?
— Балки для подъема грузов. В старину дома облагались налогами по ширине, поэтому расчетливые голландцы строили их необычайно узкими. К несчастью, лестницы от этого еще более сужались. Вот они и решили поднимать громоздкие грузы на блоках — рояли вверх, гробы вниз, примерно так.
— Замолчите! — Белинда втянула голову в плечи и невольно вздрогнула. — Какое ужасное место! Эти балки… Они похожи на виселицы. Сюда приходят, чтобы умереть…
— Вздор, моя милая, — с горячностью возразил я, чувствуя, тем не менее, как острые ледяные пальцы выстукивают костяшками на моих позвонках похоронный марш Шопена. Вдруг неудержимо захотелось услышать милую старинную музыку шарманки, торчащей перед отелем «Эксельсиор», и мне, кажется, было так же приятно ощущать руку Белинды, как и ей мою. — Не стоит так поддаваться своим галльским фантазиям!
— Это не фантазия! — мрачно ответила она и опять вздрогнула. — Неужели надо было обязательно сюда приходить?
Теперь она уже вся дрожала — неудержимо и беспрерывно, и, хотя на улице было довольно холодно, причиной дрожи являлся отнюдь не холод.
— Помните дорогу, которой мы сюда пришли? — спросил я.
Она удивленно взглянула на меня и кивнула, а я продолжал: — Отправляйтесь обратно в гостиницу и ждите. Я вернусь попозже.
— Обратно в гостиницу? Мои слова ее озадачили.
