— И что я должен буду делать за такие деньги?
— Дело, какое выпадает раз в жизни. Пускай Рашид привезет тебя сюда, и мы все обсудим.
— Так не пойдет, — сказал Диллон. — Я думаю, будет лучше, если ты заведешь тачку, приедешь сюда и заберешь нас сам.
— Ладно, — согласился Макеев, — где ты?
— На левом берегу, напротив собора. Маленький трактир на молу под названием «Черный кот». Мы будем ждать. — Он опустил вальтер в карман и передал телефон Рашиду.
Тот спросил:
— Значит, он приедет?
— Конечно, приедет. — Диллон улыбнулся. — А теперь мы пойдем внутрь и выпьем по стаканчику в тишине.
В гостиной на первом этаже дома на авеню Виктора Гюго с видом на Булонский лес Жозеф Макеев положил телефон и подошел к кушетке, на которой лежало его пальто.
— Это был Рашид? — спросил Арон.
— Да. Он сейчас с Диллоном в одном местечке на берегу реки. Я еду за ними.
— Я поеду с вами.
Макеев натянул на себя пальто.
— Нет необходимости, Мишель. Вы останетесь на связи. Мы не задержимся.
Он вышел. Арон взял сигарету из серебряной шкатулки и закурил, потом включил телевизор. Шли новости. Прямой репортаж из Багдада показывал, как истребители-бомбардировщики британских Королевских ВВС бомбят на небольшой высоте. Это сильно разозлило Арона. Он выключил телевизор, налил себе коньяку и сел у окна.
Мишелю Арону было сорок лет, и он был удивительным человеком — по любым меркам. Родился в Багдаде. Его мать была француженкой, отец — военным офицером Ирака. Бабушка по материнской линии была американкой. От нее его мать унаследовала десять миллионов долларов и несколько нефтяных вышек в Техасе.
Мать умерла в год, когда Арон окончил Гарвардский университет, оставив сыну все, что имела, так как его отец, ушедший в отставку в чине генерала иракской армии, был счастлив провести свои последние годы в старинном семейном доме в Багдаде среди своих книг.
Подобно большинству крупных бизнесменов, у Арона не было академического образования. Он не знал ничего ни о финансовом планировании, ни об управлении бизнесом. Он частенько повторял: «Когда мне нужен новый бухгалтер, я покупаю нового бухгалтера».
Дружба Арона с Саддамом Хусейном была естественным следствием того факта, что иракского президента поддержал в его первые дни вступления в политику отец Арона, бывший важным членом партии баасистов. Это обстоятельство дало Арону привилегированные позиции в разработке нефтяных залежей страны, принесло ему неисчислимые богатства.
«После первого миллиарда вы перестаете считать деньги» — это была его любимая поговорка. А теперь он оказался перед катастрофой. Не только обещанные богатства кувейтских нефтяных залежей уплывали у него из рук, но и та часть имущества, которая находилась в Ираке, могла быть потеряна в результате массированных воздушных налетов коалиции, которым подвергали его страну с 17 января.
Он не был дураком и понимал, что игра закончена, а возможно, и не начиналась вообще, что мечта Саддама Хусейна неосуществима. Как бизнесмен, он анализировал и старался предугадать результаты, понимая, что у Ирака не очень большие шансы выиграть в наземной войне, которая в конце концов обязательно начнется.
Сам Арон был далек от банкротства. У него были акции нефтяной промышленности США, а тот факт, что у него было французское гражданство, создавало Вашингтону известные проблемы. Кроме того, он владел судоходной империей и огромным количеством недвижимости в различных столицах мира. Но дело было не в этом. Он разозлился, когда включил телевизор и увидел, что происходит в Багдаде каждую ночь; он был патриотом, что удивительно для человека столь эгоцентричного. Но было и еще одно обстоятельство, гораздо более важное: его отец погиб при бомбежке Багдада на третью ночь войны в воздухе.
В его жизни существовала важная тайна: в августе, вскоре после вторжения в Кувейт иракских вооруженных сил, Арона вызвал сам Саддам Хусейн. Сидя теперь во Франции у окна со стаканом коньяку в руке, он смотрел на Булонский лес в вечернем освещении и вспоминал ту встречу с Хусейном.
Его везли по улицам Багдада в армейском лендровере в полной темноте; шла учебная противовоздушная тревога. Водителем был молодой капитан службы безопасности по имени Рашид, с которым он встречался раньше. Он был из числа новобранцев, подготовленных англичанами в Сандхерсте. Арон дал ему английскую сигарету и закурил сам.
— Как вы думаете, предпримут они что-нибудь?
— Американцы или англичане? — Рашид был осторожен. — А кто их знает? Они, конечно, среагируют. Президент Буш, кажется, занимает жесткую позицию.
— Нет, вы ошибаетесь, — сказал Арон. — Я встречался с этим человеком лицом к лицу дважды на мероприятиях с Белом доме. Он то, что наши американские друзья называют «хороший парень». В нем нет стали.
Рашид пожал плечами:
— Я простой человек, господин Арон, солдат, и, вероятно, смотрю на вещи просто. Этот человек в двадцать лет был боевым летчиком на флоте, долго служил в армии, его сбили над Японским морем, и он выжил, получив крест «За летные заслуги». Я бы не стал недооценивать такую личность.
Арон нахмурился:
— Да нет же, друг мой, американцы не собираются посылать на другой конец земного шара армию для защиты одного маленького арабского государства.
— Разве не это сделали британцы в войне за Фолклендские острова? — напомнил Рашид. — Они совсем не ожидали такой реакции в Аргентине. Конечно, за ними, я имею в виду британцев, была решительность госпожи Тэтчер.
— Чертова баба! — буркнул Арон и откинулся на спинку сиденья. Они въехали в ворота президентского дворца, и он почувствовал внезапную слабость.
Арон проследовал за Рашидом по великолепным мраморным коридорам. Молодой офицер шел впереди с фонариком в руке. Арон испытывал странное, даже жутковатое ощущение, следуя за пятном света на полу и слушая эхо шагов. Наконец они остановились перед богато украшенной дверью, по обе стороны которой стояли часовые. Рашид открыл ее, и они вошли.
Саддам Хусейн был один. Он сидел за большим столом, освещенным лампой под абажуром. Хусейн писал медленно и тщательно. Он поднял голову, улыбнулся и положил ручку.
— Мишель… — Он обошел стол и обнял Арона, как брата. — Что отец? Он здоров?
— В прекрасной форме, мой президент.
— Передай ему от меня привет. Ты выглядишь хорошо, Мишель. Париж тебе подходит. — Он снова улыбнулся. — Кури, если хочешь. Я знаю, ты это любишь. Доктора, к сожалению, сказали мне, что я должен бросить курить, иначе…
Он снова сел за стол, а Арон расположился напротив, уверенный, что Рашид стоит у стены, в темноте.
— Париж прекрасен, но мое место теперь здесь — в эти трудные времена.
Саддам Хусейн покачал головой:
— Это не так, Мишель. У меня много солдат, но таких, как ты, мало. Ты богат, известен, принят в самых высоких кругах в любой стране мира. Более того, благодаря твоей любимой матери, вечная ей память, ты не только иракец, но и французский гражданин. Нет, Мишель, я хочу, чтобы ты был в Париже.
— Но почему, мой президент? — удивился Арон.
— Потому что в один прекрасный день я могу потребовать от тебя выполнить для твоей страны то, что сможешь сделать ты один.
