почти с надеждой думала я.
— О, все в порядке. Сегодня с утра ее голос был вполне бодрый. Везет вам, путешественникам. Здесь у нас такие холода стояли. Как отдохнули? — буднично поинтересовался шофер.
— Нормально, — пробормотала я и стала смотреть назад. На мостике все еще стояли капитан Уиллшоу и папа. Они оживленно беседовали. Но даже издали отец заметил меня и, почувствовав мой взгляд, медленно поднял руку в ответ: жест его был торжественным и печальным, как у проигравшего на поле битвы.
Из дома навстречу мне вышел Кларенс, засуетились около багажа слуги, но мамы и здесь не было видно. Я ворвалась в холл и требовательно воскликнула:
— МАМА! МАМА, ГДЕ ТЫ?
Позади меня возник Кларенс.
— Миссис ван Ворин с утра отправилась на побережье и пока не возвращалась, — доложил он.
— Что?! На побережье? Она разве не знала, что я приезжаю сегодня? — выкрикнула я.
Кларенс был шокирован моей горячностью, но виду не подал и сказал почтительно:
— Я распорядился поднять багаж в вашу комнату, мисс Ли.
И растворился в глубинах дома.
А я замерла в растерянности. Вдруг мой взгляд упал на двери отцовского кабинета. Он больше ему не понадобится, мелькнула мысль, и сразу комок встал в горле. Что же мама сделает — просто запрет эти двери? Я ведь знала, что она не выносит вида папиной комнаты. Но для меня она была дороже Святой обители. Я медленно вошла туда и увидела с детства знакомую обстановку, папины любимые вещи, вдохнула запах табака, старой мебели, книг. Пусть здесь все потертое и потрепанное, но эта комната всегда будет казаться мне красивой. Потому что здесь жил папа.
Как наяву я увидела его: вот он садится за стол, перебирает бумаги, вот тянется дымок из его трубки, которая ему еще от деда досталась. На самом видном месте стоит модель «Джиллиан». Отец так гордился этим судном, носящим имя любимой женщины. На столе, на полках — привычный беспорядок. До боли сжалось сердце — скоро папа «зайдет», заберет самое необходимое… и все.
Медленно вышла я из кабинета, медленно стала подниматься по лестнице. Навстречу спускался Кларенс, который откровенно хотел избежать со мной встречи, но не сумел.
— Все в вашей комнате, мисс Ли, — скороговоркой выпалил он.
— Спасибо, Кларенс.
Он заторопился вниз.
— Послушай, Кларенс, — молвила я ему вслед.
— Да?
— Мама не говорила, когда вернется?
— Нет, мисс Ли.
— Спасибо, Кларенс.
Моя комната неожиданно показалась мне совершенно другой. Я так спешила домой, так мечтала оказаться в родных стенах, поваляться на своей кровати среди любимых плюшевых зверушек. Я собиралась звонить подружкам, чтобы узнать школьные новости, рассказать о круизе, похвастаться знакомством с Фултоном и Рэймондом… Но вдруг все это перестало иметь значение.
Как загипнотизированная я делала какие-то движения: умылась, переоделась, разобрала вещи, отнесла в стирку грязное белье, навела на полках порядок. Затем посидела сложа руки. Потом — не из любопытства, не со скуки, не знаю почему — пошла в мамины апартаменты.
Она еще не вернулась. В ее спальне все было по-прежнему: ворох одежды на стульях, шеренги флаконов и баночек на туалетном столике, завалы гребешков, шпилек, расчесок. Господи, она даже не убрала свадебные фотографии! Вот они — стоят в рамочках. Счастливая, нарядная, красивая мама… и папа, моложавый, элегантный, статный. Но будто черной печатью на их лицах легло теперь страшное слово «развод». Эта печать будет стоять на нашем доме, и он сразу потеряет свой жизнерадостный облик, этой печатью будут отмечены слуги, и они станут понурыми и молчаливыми. Эта печать перечеркнет все светлое в нашей жизни. Мама и папа уже никогда не будут прежними. А я… боюсь, стану другой и я.
Мне нечего было больше делать в маминых комнатах. Я пошла к дверям, но вдруг что-то привлекло мое внимание. Почему так завален ее письменный стол? Что это за кипы открыток? И типографской краской пахнет… Странно, ни юбилеев, ни именин не ожидается. Неужели мама собирается таким образом оповещать своих знакомых о разводе? Я взяла верхнюю открытку и развернула.
Сначала это показалось мне бессмыслицей, только сердце отчего-то заколотилось и перехватило дыхание. Дурное предчувствие? Через мгновение до боли забилась в висках кровь. Посыпались слезы, которые с самого утра были наготове, я глотала их, перебирая глянцевые, нарядные открытки. Сколько же их! И все одинаковые! Это были приглашения на свадьбу!
Глава 6
Новый лучший друг
Мама не появлялась несколько часов. Я сидела в своей комнате, ждала ее и не могла дождаться, пока наконец не услышала звонкий смех у двери, затем шаги по лестнице. Я терялась в догадках, что привело ее в такое хорошее настроение. Мир вокруг нас рушился, а ее голос звучал мелодично и весело, будто в рождественское утро.
Я вышла в коридор в тот момент, когда там появилась мама. Она была красива, как всегда. Похоже, побег от нас с папой пошел ей на пользу, потому что она была воодушевлена, полна энергии и жизни. Глаза блестели, с мягким золотистым отливом светились выбившиеся из-под меховой шапочки волосы. Мама была в своем любимом норковом манто, которое отец для нее заказывал в России. Свежий ноябрьский воздух оставил на ее щеках нежный румянец. Только тогда я поняла, что хотела бы увидеть ее нездоровой, бледной, опустошенной.
А этот взрыв красоты, жизни и радости ошарашил меня. Остолбенев, я все смотрела на мать: лицо не осунувшееся, глаза не красные. Напротив, она выглядела как пленник, обретший свободу после многих лет заточения, она была раскованна, свободна и готова к счастью. Мой печально-изумленный взгляд мама истолковала неправильно.
— Ой, прости меня, Ли, я хотела приехать раньше, но на дорогах такие пробки! — Она улыбнулась, явно ожидая, что все неприятности я тут же забуду.
— Почему ты не была на причале? Где ты вообще была?
— Где я была? Я ездила в Фарти, — пропела она и направилась в свои апартаменты. — Ты же знаешь, как ненадежна швартовка — «прибывает с опозданием на полчаса, прибывает с опозданием на полтора часа…». Всегда какие-нибудь неожиданности. Я как представила, что застряну там… Ждать, ждать, ждать… — Она полуобернулась с легкой улыбкой. — Я думала, ты не обидишься, если вместо этого я сегодня съезжу на побережье, — сказала она, небрежно сбрасывая манто на стул. — А там такое небо… Синее-синее! Для меня там всегда небо синее, даже если оно серое, — прошептала мама нараспев, будто слова из любовного романса.
И, как была в шапочке, рухнула, раскинув руки, на кровать. Никогда я еще не видела маму такой. Она казалась совсем молоденькой, чуть ли не девчонкой-сверстницей, которая хихикает и глупо улыбается. Ее сверкающий взгляд был устремлен в потолок, но видела она там что-то свое… радостное. Может быть, не подозревает, что папа обо всем мне рассказал?
— Я знаю о телеграмме. Папа все сказал мне, — выговорила я наконец.
Мама перевела на меня взгляд. Улыбка ее медленно растаяла, погас блеск в глазах, лицо посерьезнело. Она глубоко вздохнула и медленно села, будто с трудом возвращаясь к реальности. Затем сняла головной убор, выдернула шпильки, тряхнула головой, и волосы рассыпались по плечам. Рот ее был сжат, взор холоден и спокоен.
— Предполагалось, что это он предоставит мне, — произнесла мама на удивление ровным голосом. — Но я ждала чего-нибудь подобного. Представляю, в каком ужасном виде он преподнес тебе все. Наверное,
