— Вы что, девственники? — хмыкнул Монтсеррат.
Карлберт кивнул. Возможно, я должен был оскорбиться, но я был слишком поражен.
Монтсеррату, кажется, было неохота отрывать глаз от Бобби, но Карлберт взял его за руку и увел в дальний конец комнаты. Говорили они шепотом.
Бобби показала на снимок высоко на стене.
— Это… Ричард Никсон? — взвизгнула она.
Я вытаращил глаза и кивнул:
— Ловкач, однако.
— Бедная миссис Никсон, — сказала Бобби.
— Бедный Чекерс![110] — усмехнулся я.
— Эй, — позвал Карлберт.
Я прошел через комнату. Бобби осталась стоять как приклеенная и пожирала глазами стену. Пусть себе стоит. Монтсеррат испарился.
— Давай деньги, — сказал Карлберт и протянул руку.
Мы поспорили на пять сотен баксов. Карлберт уже успел тормознуть меня у банкомата и заставил снять наличку.
— Ты еще не выиграл.
— Просто дай их мне, — настойчиво сказал Карлберт.
Я почувствовал, что эта комната — не место для споров.
Монтсеррат появился как раз в тот момент, когда я сунул в ладонь Карлберта свернутые в трубочку деньги. В своих могучих руках он держал большой фотоальбом. С неожиданной для него нежностью Монтсеррат открыл альбом и пролистал ламинированные страницы. Найдя искомое, он перевернул альбом и поднял его перед нашими глазами.
Это была глянцевая фотография Джона Уэйна, форматом 8x10. На снимке ему было лет шестьдесят пять — святыня с лицом, побитым временем, как старый ковбойский сапог.
Джон Уэйн: стоит в дверях салуна… кадр из фильма, без сомнений.
Джон Уэйн: герой, икона Америки.
Джон Уэйн: стоит в… в платье из розовой тафты.
Сукин сын, с его ногами и — в платье!
— Это фальшивка, цифровая подделка, — сказал я. — Ты это сделал в фотошопе или еще как- нибудь.
Монтсеррат молча покачал головой.
— Тогда где ты ее взял?
Монтсеррат так же молча смотрел на меня.
— Это все надувательство, — сказал я, показывая на стену. — Такую фигню делали сто лет назад, они старые, как Тигуанские библии.[111] Ты их сам сфабриковал. Качество хорошее, признаю, но это все надувательство. — Я повернулся к Карлберту. — Отдавай мои деньги.
У Карлберта глаза расширились, он затряс головой.
— В чем дело? — сказал я. — Не тормози. Игра окончена. Давай их сюда.
— Они настоящие, — просипел Монтсеррат. Он был не столько зол, сколько оскорблен.
— Почему ты так уверен?
— Потому что получил их из первых рук. От того, кто фотографировал и снимал кино.
— Что? — переспросил я. — Какое кино? О чем ты?
— Хлыщ с камерой дал их мне. Хлыщ, который снимал
— Эй, да я в покер играл с Вуди Стродом,[112] как тебе такое? Откуда тебе знать, что этот парень сделал эти снимки, что они настоящие? Как ты можешь вообще это знать?
— Потому что я его застрелил.
Наступила полная тишина. Можно было услышать, как падает нафталиновый шарик.
— Извини?
— Парень с камерой вляпался в дерьмо несколько лет назад. Любил играть в покер, не любил платить. Ну, и мне надо было его маленько припугнуть. Тогда это была моя работа. Он дал мне это, так что я больше его не трогал. Это была очень напряженная ситуация.
Отставной выбивальщик долгов, он же — медиум и карикатурист. Отличный гоголь-моголь, пора сваливать из Эл-Эя.
Я глянул через плечо на Бобби. Она шагнула ближе к стене, чтобы разглядеть фото с… Деси Арназом и Уильямом Фроли![113] Не осталось ничего святого? Но если посмотреть на нас троих с разинутыми ртами. Я взглянул на Карлберта, который красноречиво давал мне понять, что мне уже давно пора заткнуться. Я повернулся к Монтсеррату, тот опять пялился на сиськи Бобби и облизывал свои толстые губищи.
— Три банкноты, так, Монтсеррат? — спросил Карлберт.
Монтсеррат кивнул. Карлберт передал ему деньги, большой человек аккуратно вытащил фото из альбома и передал его Карлберту.
— Я уже давно хотел заполучить этого молодчика, — сказал мне Карлберт. — Начал составлять свою маленькую коллекцию. Большое тебе спасибо.
Я только кивнул в ответ.
Карлберт направился к выходу, но я должен был еще раз повернуться.
— Слушай, а меня там нет? — спросил я, указывая на альбом.
Монтсеррат пожал своими могучими плечами и хмыкнул.
— Запросов не было, — сказал он.
Я не мог понять — льстит мне это или оскорбляет.
Мы шли по тропинке от дома к тротуару, когда Бобби полезла в карман и вытащила оттуда небольшой снимок.
— Что это? — спросил я, тупо улыбаясь.
— Я сняла это со стенки, — шепнула она. — Пока вы там разговаривали.
Карлберт затормозил и резко повернулся к Бобби.
— Что? Что ты сделала?
— Я… я должна это иметь. Я хочу сказать, это же один из 'битлов'.
У меня даже волосы не успели встать дыбом, как я услышал рев у себя за спиной. Все еще голый по пояс, с болтающимися на груди кольцами, стремительно увеличиваясь в размерах, на нас надвигался Монтсеррат. В руке у него был пистолет. Карлберт начал изрыгать проклятия, но его слова заглушили выстрелы.
Первая пуля задела его левое ухо. Я даже увидел отлетающую с фонтанчиком крови мочку. Карлберта развернуло вокруг оси, и таким образом вторая пуля угодила ему в затылок. Это было время Абрахама Запрудера.[114]
Я остолбенел, когда Монтсеррат оказался передо мной. Он поднял свой пистолет двумя руками и вставил дуло мне в рот. Он даже не удосужился моргнуть, прежде чем нажал на крючок.
Не вылетело ни одной пули. В субботу утром прямиком в синагогу, помолиться за этого парня.
Большому парню, кажется, потребовалась минута, чтобы понять, в чем проблема. У меня не дрогнул ни один наружный мускул, даже когда он перехватил пистолет за ствол и саданул рукояткой по моему лицу. Но Бобби, благослови Господь ее соблазнительную душу, оказалась быстрой, как черт в юбке. Она отыскала доску среди разбросанного по саду хлама и изо всех сил обрушила ее на макушку Монтсеррата.
Это привлекло его внимание.
Почему одна маленькая рюмка может положить конец веселью на вечеринке? Никто не знает, потому что Бобби, быстрее, чем фильмы с Джадом Нельсоном[115] оказываются на видео, размахнулась и уже снизу вверх ударила Монтсеррата доской между ног.
Его крик, наверное, был слышен в Иокогаме.
