условились предъявить тебе его завтра, после утренней трапезы. Но печаль твоя была столь безутешна, что я решила нарушить договор с сангой. Надеюсь, благочестивый Курлиль не держит на меня зла за этот маленький проступок.
-- О нет, госпожа! - выдавил тот из себя. - Как могу я, презренный смертный, держать зло на живое воплощение Инанны? Душа моя ликует, видя радость на лице вождя. Счастье внука Солнца - моё счастье, и я преисполнен восторгом при мысли, что оказался причастным к этому.
Гильгамеш повернулся к Энкиду и взял его под локоть.
-- Пойдём, я покажу тебя матери.
Они поднялись на верхний этаж, прошли в женскую половину дворца и заглянули в покои Нинсун. Мать куда-то отлучилась, поэтому Гильгамеш разослал рабов по зданию найти её. Вскоре она явилась. В окружении рабынь и храмовых служительниц Нинсун вошла в комнату, полная удивления и тревоги. В последние дни она не находила себе места от тревоги за сына. Несмываемый налёт печали опустился на её чело, обострил скулы, загнул вниз уголки губ. Весть о том, что Гильгамеш зовёт её, обрадовала Нинсун, но в то же время и обеспокоила. Она ожидала чего угодно, но не того, что увидела. Едва войдя в комнату, она замерла, в растерянности переводя взгляд с Энкиду на Гильгамеша и обратно. Лик её побелел, дыхание участилось, в глазах отразился ужас. Схватившись за сердце, она стала медленно оседать. Стоявшие позади служанки подхватили её, помогли устоять на ногах, медленно подвели к стоявшему у стены стулу с высокой спинкой. Гильгамеш в испуге подскочил к матери, но та движением руки отстранила его. Опустившись на табурет, она с изумлением уставилась на него и Энкиду.
-- Не пугайся, матушка, - успокоил её Гильгамеш. - Человек, что предстал перед твоими очами, не призрак. Он - уроженец леса, предводитель зверей, наводивший ужас на охотников. Имя ему - Энкиду. Он жил как дикарь, пока знаменитая Шамхат своей красотой не пробудила в нём человеческую сущность, заставив выйти к людям. Совершив сие чудо, она по велению санги привезла его в Урук, дабы развлечь и удивить меня. Ты видишь, матушка? Этот человек - знак богов, который послан мне в утешение. Бессмертные не отвернулись от града Инанны, они по-прежнему опекают его, провозвещая грядущее процветание. Как слеп я был, когда усомнился в этом! Мне нет прощения. Лишь богатыми жертвами могу я искупить вину перед Творцами.
Нинсун ожила, ободрённая этими словами. Краска вернулась на её лицо, глаза заблистали любопытством. Поднявшись, она приблизилась к Энкиду, провела мягкой ладонью по его волосам и щеке.
-- Значит, твоё имя - Энкиду?
-- Да, госпожа, - ответил житель леса.
Он глядел на неё сверху вниз, не отводя взора. Такая неотёсанность развеселила Нинсун, пробудив в ней теплое чувство. Его поразительная похожесть на сына и непривычная чуждость условностей вызвали в ней странное ощущение, будто этот человек крепко повязан с Гильгамешем общностью судеб. Охваченная прозрением, она сказала:
-- Ликом и телом ты неотличим от вождя, да и удел ваш столь же сходен. Всевышние боги поставили вас над другими, дали право карать и миловать, облекли могуществом. Ныне ты утерял свою власть, но лишь для того, чтобы встретить моего сына. В этом вижу я божий промысел. Не случайно боги свели вас друг с другом, не случайно слепили по одной форме. Соединённые вместе, вы обречены высшим наказом совершить великое дело.
-- Да-да, матушка, я тоже чувствую это! - воскликнул Гильгамеш. - Всё это не случайно. Боги хотят сказать что-то мне, но я не могу пока распознать их намёк.
-- Загляни в свою душу и ты поймёшь, о чём толкуют тебе Творцы.
-- Душа моя бурлит от необузданных страстей. Разнообразные желания переполняют её, заставляя искать великих свершений, кои прославили бы моё имя и сделали его бессмертным.
-- Мечта, достойная великого вождя. Но отчего ты не стремишься к ней, а пребываешь в бездействии?
-- Оттого, что Киш утратил величие, и цель, к которой я стремился, пропала. Пока Акка был могуч и непобедим, торжество над ним вселяло в меня силы. Но теперь, когда город Забабы унижен, борьба с ним перестала вдохновлять меня.
-- Найди себе иную цель. В мире так много дел, требующих твоего участия.
-- Всё это дела, заботящие лишь простых смертных. Люди забудут обо мне, как только я разрешу их трудности.
-- Но быть вождём - это не только сражаться на стенах. Кто, кроме тебя, расчистит каналы, кто выроет колодцы, кто обустроит пристань и возведёт новый храм?
-- Я знаю это, матушка, но всё это не то...
-- Ты хочешь стать знаменитым? - вдруг вопросил Энкиду, искоса поглядывая на Гильгамеша.
Вождь удивлённо посмотрел на него. Никому не позволено встревать в разговор повелителя с его матерью. И уж верхом неучтивости было обращение к владыке Урука как к равному. За эти проступки дерзкий мог поплатиться жизнью. Но лесного человека извиняло то, что он прибыл из деревни, где не имеют представления о манерах.
-- Да, - неохотно бросил Гильгамеш. - В этом моя мечта.
-- Я подскажу тебе способ.
-- Ты? - удивился вождь.
-- Да.
Гильгамеш с кривой улыбкой посмотрел на него.
-- Ну что ж, открой мне свой способ. Быть может, он вернёт мне вкус к жизни.
-- Далеко-далеко на западе есть кедровая гора, где живёт страшное чудовище Хувава. Всех, кто приближается к ней, пронизывает неодолимый ужас, прогоняющий их прочь. Люди и звери обходят эту гору стороной и трепещут, когда слышат вой Хувавы. Не было доныне героя, отважившегося взойти на гору. Тот, кому удастся сделать это и поразить чудовище своей секирой, наделён будет славой и почётом во веки веков. Но если смельчак погибнет, он обречёт на смерть весь свой род и землю, в которой был рождён.
-- Я знаю эту легенду, - снисходительно отозвался Гильгамеш. - Истины в ней не больше, чем в сплетнях торговок.
-- Это не легенда. Когда я жил в лесу, перелётные лебеди рассказывали, что видели эту гору собственными глазами и слышали вой Хувавы. Этот звук настолько перепугал их, что они немедля свернули с пути, хотя летели высоко над землёй.
-- Выходит, ты понимаешь язык зверей? - воскликнул Гильгамеш.
-- Понимаю. И берусь провести тебя к этой горе, если печень твоя пламенеет к подвигу.
Вождь повернулся к матери.
-- Посоветуй, матушка, как мне быть? Стоит ли мне довериться пришельцу из леса или надо сперва довести до конца то, что я начал?
-- Тебе решать, сын мой. Есть разные способы остаться в памяти потомков. Кто-то поражает чудовищ, кто-то возводит новые храмы. Я не могу дать тебе совет. Выбирай сам, что тебе ближе.
Гильгамеш опасливо посмотрел на Энкиду, в волнении заходил по комнате, потирая кулаки. Потом резко остановился, покачался на ступнях.
-- Если я возведу стену, - медленно проговорил он, - жители Урука будут славить меня как благодетеля. А если уничтожу Хуваву, вся страна черноголовых преклонится предо мною. - Он повернулся к Энкиду. - Веди меня, лесной человек. Я верю, тебя послали боги, дабы я выбрал эту стезю. Победа наша предрешена, и слава о нас будет греметь, покуда растут травы и солнце всходит на небосклоне. - Заметив, что мать горестно качает головой, он обернулся и спросил её с радостным недоумением. - Разве ты не рада моему выбору?
-- Не мне судить, какой выбор лучше. Бессмертные боги определяют наши судьбы, взвешивая их на мировых весах. Но почто они наделили тебя столь беспокойным нравом?
-- Ах, матушка! - весело воскликнул Гильгамеш. - В этом счастье моё. Разве лучше бы было, если б твой сын вырос трусливой мышью?
