Но теперь, когда Таб положил эту книгу здесь, передо мной, я ее открыла. И увидела на первом месте крупный неровный почерк Дэнни. Надпись гласила:
– Но я этого человека знала, – сказала я. – Я знала этого By. Как же он мог эту книгу продать?
Таб пожал плечами.
– Может быть, он умер, а книгу продала его вдова, – предположил он. – Она ведь стоит немалых денег.
– Сколько?
– Где-то долларов сто.
Я перевернула книгу и взглянула на портрет автора. Вот он весь тут, слишком нарядный и потому чопорный. В чем-то очень похож на меня – не удивительно, что у нас отчего не вышло. Разница только в том, что Дэнни был бесконечно щедрее меня. Я вернула книгу Табу. Честно говоря, из всех моих романов это, пожалуй, единственный, который не вызывал у меня никаких скверных чувств, хотя он так до конца и не состоялся.
Мне даже вспомнилось, как я тогда от Дэнни уходила. Было раннее утро, и все покрывал типичный санфранцисский туман. Мне очень хотелось треснуть Дэнни за то, что он вызывает во мне такую любовь, а сам меня никак не удерживает. Но в то же время я твердо решила уйти. И из всех моих расставаний это было единственным, не вызвавшим ни горечи, ни чувства мести. И все-таки, если бы Дэнни тогда стал говорить мне горькие слова, или решил бы мне отомстить, или же обвинил меня в том, что полностью соответствовало действительности, наверное, я бы с ним осталась. После этого прошло несколько недель, и я уехала в Европу с другим мужчиной. Долгое время я вообще не знала о том, что Дэнни пропал. К тому времени жизнь моя понеслась с такой скоростью, что у меня не было ни единой свободной минутки, чтобы почувствовать истинную печаль. Мне даже некогда было решить – верю я в его смерть или нет.
– Вы хотите взять эту книжку? – спросил Таб. – То есть я хочу сказать, поскольку вы его знали. Возьмите безо всяких денег.
– Да о чем это вы говорите? – воскликнула я. – Вы ведь сами только что сказали, что она стоит сто долларов.
Таб засмущался и опустил свою большую голову.
– Ну, чисто технически, – сказал он. – А на самом-то деле книжки должны принадлежать тем, кому они нужны.
Тогда зачем Вам, мистер Макдувел, нужно так много книг? – могла бы спросить я, но не спросила. Пусть у людей будут их собственные нужды. Зачем, к примеру, мне был нужен такой мерзкий тип как Оуэн Дарсон?
– Нет, большое вам спасибо, – сказала я. – Эта книжка может значить гораздо больше для кого-нибудь, кто ее автора не знал совсем, кто ее просто прочтет и по-настоящему полюбит.
В ту ночь, после того как Джо заснул, я спустилась с холма к себе и стала рыскать по своим ящикам. Я хотела разобрать пачки своих рисунков, чтобы найти те, где был нарисован Дэнни и наша комната в Сан- Франциско. Ничего найти я не могла. Они должны были быть где-то тут, но над ними лежало слишком много лет прожитой жизни, и годы эти никак не отделялись от других. Когда я начала искать эти рисунки, мне подумалось, что, наверное, очень забавно вот так, несколько дней, пожить в одних воспоминаниях. Ведь реальное настоящее было таким неподдающимся! Но вскоре мне все надоело. Единственное, что из всего этого вышло, свелось к тому, что я стала остро переживать отсутствие своего сына: рисунки с ним я находила везде и повсюду. А он по-прежнему был в Нью-Мексико.
Я разглядывала рисунки, на которых изобразила сына, когда позвонил Голдин. Он был пьян. Я не знаю, откуда он звонил. И хотя в этом не было абсолютно никакого смысла, мы пререкались по телефону почти два часа. Мне хотелось биться головой об стену за то, что я так по-идиотски позволила себе ввязаться в эту историю. В конце разговора я сказала, что он может прийти, потом очень об этом пожалела и стала его ждать, чтобы сразу же оттолкнуть. Он заснул у меня на кушетке. Наутро Голдина там не было. Позже, от одного нашего общего друга я узнала, что его остановили на шоссе за вождение машины в нетрезвом состоянии. Голдин же покрыл полицейского нецензурной бранью и был вынужден остаток ночи провести в кутузке. Когда он мне после этого снова позвонил, дня через три или четыре, голос его был таким извиняющимся и робким, что я на какое-то время поддалась.
А потом твердо решила, что единственный выход для меня – найти Голдину работу, и этим я и занялась.
Бедняжке Голдину так дико со мной не повезло! Но он, по-видимому, этого так никогда и не понял. Наверное, это в какой-то мере объясняет наши с ним интимные отношения, мне постоянно приходилось ощущать их фальшь. Но так уж все у нас с ним сложилось, и какое-то время так оно все и тянулось. Голдин все время испытывал чувство неуверенности, свойственное трудяге, который пребывает в постоянном страхе, что его женщину у него отнимет его шеф – парень с мозгами. Да и кто мог бы Голдина осуждать? Я пробовала убедить его, что никаких оснований для плохих предчувствий у него нет. Тем не менее, чувство надвигающейся опасности, охватившее Голдина, было вполне оправдано. Сердце у него было доброе, да и как мужчина он был в полном порядке. Он ушел от меня рыдая и ругаясь, но чемодан свой все-таки оставил у меня. Правда, потом ему пришлось посылать за ним приятеля – сам Голдин был очень гордым. Тем не менее, я за него не беспокоилась и не очень расстраивалась. Он всегда без труда найдет себе женщину, которая будет его по-настоящему уважать.
У Бо, разумеется, были свои собственные проблемы: он был невысок ростом, а голова – слишком умная, и при этом никакой сексуальной уверенности в себе. Его нередко видели в округе со многими женщинами, но я лично сомневаюсь, чтобы он с кем-либо из них вообще спал. Бо повез меня в «Бистро», очень фешенебельное место. Попадая в такое фешенебельное место, я всегда немножко теряюсь, именно там я начинаю понимать, какой странной я кажусь всем меня окружающим и насколько безразличны мне все эти стили моды и образы жизни. За всю свою жизнь я красиво одевалась ну раз десять, если не меньше. Мне было просто противно ломать голову над тем, что мне лучше надеть. И решение это я всегда оставляла на самый последний момент, и в результате хватала, что под руку попало, а не то, что надо. Чтобы скрыть от Бо, как я сверх всякой меры всполошилась на этот раз, я ему сказала, чтобы он больше не носил галстук- бабочку, которым он всегда так гордился, а я – просто ненавидела.
Бо методично осматривал зал, чтобы увидеть, нет ли среди присутствующих важных птиц.
– Я ношу такие галстуки, потому что они обескураживают, – сказал он. – Человек с галстуком-бабочкой кажется простодушной деревенщиной.
