Когда Дима добрался до отеля, оказалось, что хорошенькая брюнетка уже ушла, и за стойкой восседала незнакомая суровая девица; тоже неплохо для тех, кто любит садо-мазо, но Дима к таким не относился. Он вошел в свой номер. Занавески были отдернуты, и неоновая вывеска клуба, располагавшегося напротив, — «Зона Комфорта» — бросала на стены алые и зеленые отсветы, сменявшиеся с лихорадочной скоростью. Он не стал выключать свет, бросил куртку на кровать. Иногда Дима размышлял о том, каково это — быть одним из тех людей в метро, которые встают, едут на работу, ссорятся с женой, словом, ведут нормальную жизнь. В его жизни не было ничего нормального и было уже поздно что-то менять. Он был тем, кем был, хорошо это или плохо. Вопрос заключался в том, сможет ли он и дальше жить в мире с самим собой.
5
Остаток дня Дима провел в компании Кролля. Завтрак плавно перешел в обед, после которого Кролль был уже не в состоянии садиться за руль, и Дима отвез его к себе в гостиницу. Друг лег вздремнуть, а Дима включил телевизор и просмотрел новостные каналы. Вацаниев был прав. Движение ССО мелькало везде. По каналу «Аль-Джазира» показывали репортаж с крупного митинга в Тегеране; лидер ССО приветствовал толпу с таким видом, словно власть в стране уже принадлежала ему.
Дима обернулся и обратился к зеркалу:
— Послушайте, ну хватит, уберите свою погремушку; я сегодня и без вас слишком устал.
Палев неловко поднялся с кресла, притаившегося в тени у окна; «Спрингфилд ХР-9» выглядел нелепо в его скрюченных артритом пальцах.
Он сунул пистолет в карман, подошел к телевизору и прибавил громкости: снова Иран, на этот раз по Си-эн-эн показывали кадры, снятые во времена службы Аль-Башира в ВВС, еще до его ухода в подполье. Он отдавал салют на воздушном параде.
Дима приподнял брови.
— Это что, так необходимо?
— Никогда не знаешь, кто тебя слушает.
— А я думал, ваша работа — знать это.
Безгубая щель, служившая Палеву ртом, слегка изогнулась; имея живое воображение, можно было описать эту гримасу как мрачную улыбку.
— В наши дни… Все сложнее. — Он пожал плечами, затем окинул комнату быстрым взглядом из-под тяжелых полуопущенных век. — Скромное жилище для человека твоей репутации.
— Я люблю простую жизнь.
— Ну, это уже какой-то экстрим.
— А мне нравится экстрим. Вы же это знаете. Именно из-за этого вы меня и уволили, помните?
— Ой, Дима, это же было сто лет назад. Все это уже быльем поросло, а?
— Даже слишком поросло.
Дима упал на кровать и сбросил ботинки.
— Итак, чего от меня хочет ваш кукольный политик?
— Ты знаешь, что я не пришел бы сюда из-за пустяков.
Дима продолжал лежать, глядя в потолок.
— Знаете что: начинайте свою сказочку, и посмотрим, быстро ли мне удастся заснуть.
— У нас проблема.
— У
Палев указал в сторону телевизора; на экране по-прежнему мелькали кадры из Ирана.
— Я это заметил. — Дима вздохнул и закинул руки за голову. — Вам остается винить только самих себя. Вы продавали Ирану оружие с тех пор, как он рассорился с Америкой. Танки «Т-семьдесят два», истребители «МиГ-двадцать девять», зенитные ракетные комплексы «Тор», ракетные системы «С-триста», подводные ракеты «Шквал». С девяносто восьмого по две тысячи первый вы заработали на этом триста миллионов долларов, с две тысячи второго по две тысячи пятый — почти два миллиарда. Ну как отказаться от такой выгодной сделки?
— Благодаря экспорту оружия наша страна является платежеспособной; мы продаем в два раза больше вооружений, чем американцы. Мы — основной поставщик развивающихся стран. Ты должен этим гордиться.
— Теперь вы заговорили прямо как Тимофеев. Если будете продолжать в том же духе, мне придется вас пристрелить.
— Ну ладно, ладно. — Палев потер лицо ладонью. — Сам понимаешь, сейчас все так запутанно. Холодная война была гораздо проще.
— Вы устали. Могу дать бесплатный совет. Сделайте так, чтобы вас уволили.
— Это может случиться гораздо скорее, чем ты думаешь, если я завалю это дело. Что тебе известно об Амире Кафарове?
— По национальности таджик, был ничем не примечательным лейтенантом в ВВС, но во времена перестройки, когда все были заняты своими делами, захватил целую эскадрилью Ан-сто двадцать четыре, набил их ворованным оружием и увел в неизвестном направлении. Сейчас является основным и самым неуловимым торговцем оружием в России. Я так понимаю, вы хотите, чтобы я его убил?
— Напротив, спас.
Дима рассмеялся:
— Мне приходилось три раза бывать на театрах военных действий, на которых солдаты сражались оружием Кафарова. Половина мальчишек в Либерии и Конго размахивают его «Калашниковыми», он завозит оружие в Зону племен[4] быстрее, чем беспилотники Коалиции[5] успевают его уничтожить. Этот парень на первом месте в списке торговцев смертью.
Дима с неприязнью взглянул на Палева, человека из прошлого, пытающегося выплыть и удержаться на поверхности. Тот взмахнул руками и снова уронил их на колени.
— Он в Иране. Мы должны его вытащить. И быстро.
— У него что, делишки с Аль-Баширом?
— Были, но сделка сорвалась. Теперь Аль-Башир удерживает его, требует выкуп.
— Бросьте его там. Пусть Башир развлекается. Он окажет миру большую услугу.
— Кремль смотрит на это по-другому. Если американцы пронюхают, нам придется плохо — позор на весь мир…
Палев говорил как-то неубедительно. Несмотря на свою высокую должность и статус, он был жалок.
— Оставьте меня в покое, ладно? Я устал. Я не спал с трех ночи.
Палев взглянул ему в глаза:
— Пойми меня правильно, я восхищаюсь твоими принципами. Видит бог, я тебе завидую: ты можешь выбирать себе работу.
— Вы знаете меня, возможно, лучше, чем я сам, и прекрасно понимаете, что я никогда не возьмусь за такую работу. У вас сотни людей, которые не раздумывая отдадут свою жизнь за родину.
Палев медленно поднялся на ноги:
— У меня нет выбора. Ты прав, я знаю о тебе все.
Диму охватил приступ раздражения.
— Если вы собираетесь вспоминать Соломона — оставьте это. Вы повесили его побег на меня двадцать лет назад. За это я сполна расплатился, можете мне поверить.
Палев покачал головой:
— Дело не в Соломоне — хотя он тоже может всплыть на поверхность.
— Что значит «всплыть на поверхность»?
— В Иране. Он был замечен там.
