приличия и даже не поздоровавшись, воскликнул Филберт. Близоруко вглядываясь в Александру сквозь купленные ею же очки и встревоженно ломая руки, он устроился напротив нее, как всегда, когда они жили в Моршеме одной семьей.
Пенроуз придвинулся поближе к ним и приложил к уху ладонь, пытаясь разобрать слова.
– Я слышал, – продолжал Филберт, – что вчера сказал вам герцог, когда вы остались одни. Пенроуз тоже все знает. Ваш муж, мисс, – человек бессердечный, иначе не набросился бы так на вас, бедняжку. Что же нам теперь делать?
Он явно волновался за нее, и Александра, взглянув на двух стариков, всю жизнь бывших ей помощью и опорой, слабо улыбнулась. Нет смысла лгать: хотя прежних сил у них не осталось, у обоих сохранилось достаточно ясное мышление. Говоря по правде, ни сейчас, ни раньше Александре никогда не удавалось одурачить их и ни одна проделка не сходила ей с рук.
– Я хочу взять вас и уехать в Моршем, – сообщила она, устало проводя рукой по волосам.
– Моршем! – благоговейно прошептал Пенроуз, словно речь шла о рае.
– Но для этого нужны средства, а у меня осталось совсем немного от карманных денег, которые выдал Тони.
– Деньги, – мрачно пробормотал Филберт. – Вечно у вас нет денег, мисс Александра! Даже когда ваш папа был жив, да покарает Господь его предательскую…
– Не нужно, – машинально запротестовала Алекс. – нельзя говорить плохо о покойниках.
– По моему мнению, – брезгливо бросил Пенроуз, – напрасно вы спасали жизнь Хоторну. Вместо того чтобы прикончить грабителя, лучше бы пристрелили его.
– А потом, – кровожадно вставил Филберт, – нужно было вбить кол ему в сердце, чтобы упырь не восстал из мертвых и не явился мучить вас!
Александре хотелось плакать и смеяться, но она постаралась взять себя в руки и решительно, не допускающим возражений тоном объявила Пенроузу:
– Часы дедушки лежат в комоде у моей кровати. Я хочу, чтобы вы отнесли их на Бонд-стрит и продали, не торгуясь, за те деньги, что предложит ювелир.
Пенроуз открыл было рот, чтобы возразить, но заметил упрямо выдвинутый вперед подбородок и неохотно кивнул.
– Сделайте это сейчас, Пенроуз, – выдохнула Алекс, – прежде чем я передумаю.
После ухода Пенроуза Филберт, подавшись вперед, осторожно накрыл ее ладонь своей, морщинистой, со вздутыми венами.
– У нас есть сбережения, которые мы отложили за последние двадцать лет. Правда, совсем небольшие, всего семнадцать фунтов и два шиллинга… – Нет. Ни в коем случае! – твердо отказалась Александра. – Вы должны оставить их…
В коридоре послышались громкие неспешные шаги Хиггинса, и Филберт с поразительным проворством вскочил.
– Хиггинс краснеет и надувается, как индюк, когда видит нас вместе, – пояснил он и, схватив желтую салфетку Александры, весьма правдоподобно притворился, что сметает крошки со стола. При виде этой умилительной сцены Хиггинс расплылся в одобрительной улыбке и объявил, что сэр Родерик Карстерз приехал навестить ее светлость.
Несколько минут спустя появился Родди. Усевшись за стол, он кивком велел Филберту налить чаю и стал с воодушевлением пересказывать подробности своего вчерашнего визита к Хоку.
Не дослушав его ошеломляющего повествования, Александра приподнялась с кресла и трагически вскрикнула:
– Вы рассказали ему все эти вещи обо мне? Вы?!
– Прекратите смотреть на меня с таким видом, словно я мерзкая гадина, только что выползшая из-под камня! – с усталым равнодушием бросил Родди, подливая молоко в чай. – Я объяснил все это ему лишь для того, чтобы он понял: вы бесспорная королева лондонского общества. Поэтому, если даже его светлость узнает, сколько глупостей вы наделали из-за него, когда впервые появились в свете, – а ему обо всем доложат, не сомневайтесь, – у него не останется причин для самодовольства. Мелани приезжала вчера вечером именно с этим планом, но у меня уже раньше возникла точно такая же идея, которую я благополучно осуществил. – И, не обращая внимания на потрясенное лицо Александры, Родди как ни в чем не бывало продолжал:
– Кроме того, я хотел видеть его лицо, когда он услышит новости, хотя не это было главным. Говоря по правде, вчера я совершил первый истинно великодушный поступок в жизни – свидетельство того, что я, к сожалению, проявил явную слабость характера, за которую стоит винить вас.
– Меня? – недоуменно повторила Александра, чувствуя, как от всех переживаний закружилась голова. – Что это за слабость характера?
– Благородство, дорогая. Стоит вам взглянуть на меня своими огромными выразительными глазами, и в моей душе немедленно возникает невыносимая, совершенно убийственная убежденность в том, что вы видите во мне нечто неизмеримо лучшее и куда более прекрасное, чем замечаю я сам, смотрясь в зеркало. И вот вчера ночью я вдруг испытал настоятельное побуждение сделать что-то доброе справедливое, поэтому и отправился к Хоку с возвышенной целью спасти вашу гордость. При зрелом размышлении сейчас я понимаю, какое омерзение вызвал у него. В эту минуту Родди, очевидно, был настолько преисполнен ненависти к себе, что Александра поспешно скрыла улыбку, поднеся к губам чашку с чаем.
– К несчастью, – продолжал он, – мой великолепный поступок, вероятнее всего, окажется напрасным. Не уверен, что Хок обратил на меня внимание, хотя я битый час не закрывал рта.
– Он прекрасно все слышал, – сухо пояснила Александра. – И сегодня утром представил мне список всех моих преступлений с требованием, чтобы я все подтвердила или по крайней мере объяснила.
Глаза Родди восторженно блеснули.
– Неужели? Мне показалось, что вчера я задел его за живое, но по виду Хока судить трудно. Так вы признались или решили все отрицать?
Слишком расстроенная, чтобы усидеть за столом, Александра поднялась, бросила извиняющийся взгляд на гостя и, подойдя к стоявшему у окна диванчику, стала взбивать желтые подушки.
– Разумеется, призналась.
Родди резко повернулся и с неподдельным интересом уставился на нее.
– Так, значит, между воссоединившимися супругами далеко не все так гладко?
Дождавшись, пока Александра рассеянно покачала головой, гость радостно ухмыльнулся:
– Надеюсь, вы понимаете, что весь свет мучится неизвестностью и, конечно, ожидает, что вы снова не устоите перед легендарным обаянием Хока. Пока ставка четыре к одному за то, что ко дню Королевских скачек вы снова превратитесь в обожающую, покорную женушку.
Александра, вне себя от ярости, вскочила как ужаленная.
– Что?! – охнула она, не веря своим ушам. – О чем вы говорите?!
– Пари, – с удовольствием пояснил Родди. – Ставка четыре к одному за то, что вы повяжете свою ленту на руку Хока и будете болеть за него в день Королевских скачек. Чрезвычайно мило. Семейный дуэт, можно сказать!
Александра даже не представляла, что можно испытывать такое отвращение к друзьям, которых успела полюбить.
– И уважающие себя люди заключают пари на подобные вещи? – выпалила она.
– Естественно. По традиции, в день Королевских скачек любая дама, желающая выказать свою благосклонность джентльмену, участвующему в скачках, снимает ленту со шляпки и собственноручно повязывает ее на его рукав, на; удачу и в знак расположения. Это одно из немногих публичных проявлений симпатии, одобряемое светом, – в основном, мне кажется, потому, что бесконечные споры о том, кто чьи цвета носил, позволяют коротать долгие зимние месяцы за восхитительно щекочущими нервы сплетнями. Как я уже упоминал, почти все ставят на то, что вы повяжете ленту на рукав Хока.
На мгновение отвлеченная от собственных бесчисленных бед такой, казалось бы, не стоящей внимания мелочью, Александра с подозрением взглянула на Родди:
– А вы на кого поставили?
– Я еще не сделал ставку. Хотел сначала повидать вас, чтобы узнать, куда ветер дует, а уж потом
