– Таким! Вы шпионите за ней в ее маленьком речном домике, заманиваете ее, – цепляете на крючок эту несчастную мушку, а потом, когда ловушка срабатывает, вы отрываете бедную рыбку от семьи и бросаете ее на берег умирать. Это негуманно! – закончила она и возмущенно тряхнула юбками.
Лорд Марчмэн слушал ее, недоверчиво хмуря брови, потом покачал головой, будто пытаясь что-то прояснить для себя. Через несколько минут он предложил вернуться в дом.
По дороге Элизабет заставила его нести корзинку с другой стороны от себя, но видя, что его это не особенно затруднило, потребовала, чтобы он нес ее на вытянутой руке – таким образом корзинка будет еще больше удалена от ее персоны.
Ее нисколько не удивило, когда лорд Марчмэн извинился и не появлялся в гостиной до самого ужина. Не удивило ее и то, что за ужином он был задумчивым и невеселым. Однако ее не смутило его молчание, и с самым серьезным видом она рассуждала о разнице между английской и французской модой и о том, что перчатки нужно делать только из самой лучшей лайки. Когда эти темы были исчерпаны, Элизабет порадовала его подробным описанием всех платьев, какие повидала на своем веку. К концу ужина она даже немного охрипла, но добилась весьма обнадеживающих результатов – вид у лорда Марчмэна был весьма озадаченный и сердитый.
– По-моему, он призадумался, стоит ли делать вам предложение, миледи, – сказала Берта, когда они остались наедине.
– А по-моему, он весь ужин раздумывал, как бы убить меня завтра за обедом, – смеясь, ответила Элизабет. Больше она ничего не успела сказать, потому что вошел дворецкий и объявил, что лорд Марчмэн желает переговорить с леди Кэмерон у себя в кабинете.
Элизабет приготовилась к еще одной битве умов – или безумия, мысленно улыбнулась она – и проследовала за дворецким через темный холл в просторный кабинет. Граф ждал ее за письменным столом, расположившись в большом кожаном кресле.
– Вы хотели меня видеть, – начала Элизабет, входя в кабинет, но зацепилась волосами за какой-то предмет, висевший на стене. Она повернула голову, ожидая увидеть какой-нибудь портрет, но оказалась нос к носу с огромной головой медведя. На этот раз из ее груди вырвался непритворный вскрик, хотя больше от неожиданности, чем от страха.
– Он совершенно мертв, – усталым голосом сказал граф, глядя, как она, прижав руку ко рту, пятится от его самого дорогого трофея.
Элизабет оправилась на удивление быстро и, оглядев стену, увешанную охотничьими трофеями, повернулась к графу.
– Вы можете убрать руку ото рта, – напомнил он. Она закусила губу, чтобы не рассмеяться, и кинула на него еще один испепеляющий взгляд. С каким бы удовольствием Элизабет послушала, как он выслеживал этого медведя или где ему удалось встретить такого огромного кабана, но вместо этого она произнесла тихим, загробным голосом:
– Прошу вас, милорд, скажите, что не от вашей руки погибли же эти несчастные создания.
– Боюсь, что от моей. А если точнее, то от моего ружья. Садитесь, пожалуйста. – Кивком головы он указал ей на мягкое кресло-качалку напротив своего стола, и Элизабет устроилась в нем с максимальным комфортом.
– Будьте добры, скажите мне, – сказал лорд Марчмэн, и взгляд его смягчился, когда он посмотрел на ее прелестное, приподнятое вверх лицо, – в случае если мы поженимся, как вы мыслите себе нашу совместную жизнь?
От этого неожиданно прямого вопроса Элизабет несколько растерялась и одновременно прониклась к лорду Марчмэну уважением. Сделав глубокий вздох, она постаралась детально описать тот образ жизни, который, на ее взгляд, должен был вызывать у него максимальное отвращение.
– Ну, мы, конечно, будем жить в Лондоне, – начала она, подавшись вперед, будто от радостного возбуждения, – я так люблю город со всеми его развлечениями.
При упоминании Лондона он недовольно сдвинул брови.
– И какого же рода развлечения вы так любите?
– Какие развлечения? Ну, балы, рауты, оперу. Я обожаю устраивать балы и ходить на них. Я не пропускаю ни одного. Как-то раз, во время моего первого сезона, я сумела побывать на пятнадцати балах за один день! А еще я очень люблю азартные игры, – призналась она, намекая, что приданое вряд ли окупит ее траты. – Правда, я обычно проигрываю, поэтому мне вечно приходится занимать деньги.
– Понятно, – сказал он. – Есть что-нибудь еще? Элизабет запнулась, лихорадочно соображая, что бы еще придумать, но его пристальный изучающий взгляд не давал ей сосредоточиться.
– А что еще в жизни имеет значение, кроме балов, игры и интересного общества? – наконец ответила она с лукавой улыбкой.
Лицо его стало еще более задумчивым. Элизабет решила, что он собирается с духом, чтобы взять назад свое предложение, и притихла, боясь неосторожным словом спугнуть его. Как только лорд начал говорить, она сразу поняла, что не ошиблась, поскольку речь его опять стала сбивчивой, что происходило всякий раз, как он заговаривал о чем-нибудь важном.
– Леди… э-э… – рассеянно начал он, проводя пальцами по столу.
– Кэмерон, – с готовностью подсказала Элизабет.
– Да, Кэмерон, – согласился он и вновь замолчал, собираясь с мыслями. – Леди Кэмерон, – снова начал Марчмэн, – я простой землевладелец и не имею желания жить в Лондоне, выставляя себя напоказ. Я бываю в городе крайне редко. Вижу, вам грустно это слышать.
Элизабет печально кивнула.
– Я также сильно опасаюсь, – продолжал он, и шея его побагровела, – что мы вряд ли подходим друг другу, леди… э-э… – лорд замолчал, ужасаясь своей грубости.
– Кэмерон, – снова подсказала Элизабет, от души желая, чтобы он поскорее закончил свою мысль.
– Да, конечно. Кэмерон. Я знал это. Так вот что я пытаюсь сказать… а – а…
– Что мы не подходим?.. – подтолкнула его Элизабет.
– Совершенно верно! – Последняя фраза дала лорду Марчмэну возможность представить дело так, будто Элизабет сама высказала эту мысль, и он радостно закивал. – Я счастлив слышать, что вы согласны со мной.
– Конечно, я сожалею об этом, – по доброте душевной добавила Элизабет, чувствуя, что должна его как-то утешить за те душевные терзания, которым подвергла его у ручья. – Дядя тоже будет очень разочарован. – Ее так и подмывало вскочить на ноги и всунуть ему в руку перо. – Может быть, вы прямо сейчас и напишете ему о своем решении?
– О нашем решении, – галантно поправил он,
– Да, но… дядя будет так огорчен, что я бы не хотела, чтобы он винил в этом меня.
Достаточно и того, что напишет о ней сэр Фрэнсис. Дядя Джулиус отнюдь не дурак, и, если и граф выставит причиной отказа ее недостатки, он может догадаться, что она намеренно отпугивает поклонников, чтобы нарушить его планы. И тогда уж он наверняка откажется содержать Хэвенхёрст.
– Понимаю, – сказал лорд Марчмэн, продолжая смотреть на нее все тем же задумчивым взглядом, от которого ей было не по себе. Наконец он взял перо и начал писать записку. Элизабет, замерев, следила за его рукой.
– Ну а теперь, когда это неприятное дело закончено, могу я задать вам один вопрос? – спросил он, отодвигая письмо в сторону.
Элизабет радостно кивнула.
– Зачем вы приезжали сюда, то есть зачем вы согласились пересмотреть мое предложение?
Ее встревожил и напугал этот вопрос. У Элизабет вдруг зародилось какое-то смутное, расплывчатое воспоминание, что она когда-то говорила с ним на балу, но этого было недостаточно, чтобы придумать какой-нибудь правдоподобный ответ. А сказать ему, что она согласилась на это только потому, что не может обойтись без финансовой помощи дяди, было совершенно немыслимо – граф не заслужил такого унижения.
Он подождал некоторое время и, видя ее замешательство, сделал попытку помочь:
– Может быть, в ту нашу встречу полтора года назад я сказал что-то такое, что ввело вас в заблуждение и дало вам повод думать, что я люблю городскую жизнь?
