на сидящих на насесте кур, которые хлопали крыльями и яростно кудахтали.
– Я не виновата в этом! – восклицала она. – Я вообще не люблю яйца. И даже запаха курятины не выношу. – Она начала красться на цыпочках к насесту, и голос ее звучал умоляюще. – Если вы только разрешите мне взять четыре штуки, обещаю вам, что сама не съем ни одного. Послушай, – добавила она, протягивая руку к кудахтающей курице, – я побеспокою тебя только на одну секунду. Я только просуну туда руку и… а-ай! – закричала Элизабет и замахала рукой, которую больно клюнула курица.
– Вам не требуется получать у нее разрешение, – сказал Ян, приближаясь к ней. Элизабет в ужасе обернулась. – Нужно просто показать ей, кто здесь хозяин. Вы должны решительно подойти – вот так…
И без всяких церемоний он вытащил из-под курицы два яйца, причем курица даже не сделала попытки клюнуть его, то же самое он проделал с двумя другими курами.
– Вы что, первый раз в курятнике? – спросил Торнтон, беспристрастно отметив про себя, как она прелестна с этими спутанными волосами и пылающим от гнева лицом.
– Да, – коротко ответила Элизабет, – здесь очень плохо пахнет.
Он засмеялся.
– Ну тогда все ясно. Они чувствуют ваше к ним отношение – животные и птицы всегда это чувствуют.
Она быстро взглянула на него и сразу ощутила какую-то необъяснимую перемену – он улыбался ей, даже шутил, но его глаза ничего не выражали. До сих пор она видела в них иногда страсть, иногда злость, иногда холод – но это было проявлением чувств. Сейчас же в этих глазах не было ничего.
Элизабет не знала в точности, какого отношения к себе ей хочется, но она была совершенно уверена, что не желает, чтобы на нее смотрели, как на забавную незнакомку.
– Слава небесам! – сказал викарий, когда они вошли в дом. – Если вы не хотите, чтобы ветчина подгорела, посидите пока за столом и не отвлекайте меня, пока я не закончу.
– Мы с Элизабет предпочитаем подгоревшую ветчину, – пошутил Ян.
Элизабет слабо улыбнулась в ответ, но тревога ее возросла еще больше.
– Как вы относитесь к картам? – спросил ее викарий, когда они заканчивали завтрак.
– Я знаю некоторые карточные игры, – ответила девушка.
– В таком случае, когда вернутся мисс Трокмортон-Джонс и Джейк, мы могли бы как-нибудь вечерком сыграть в вист. Ты присоединишься к нам, Ян?
Ян, который в этот момент, стоя у плиты, наливал себе кофе, оглянулся и со смехом сказал:
– Ни в коем случае. – И объяснил Элизабет: – Он мухлюет. Абсурдность предположения, что викарий может мухлевать, вызвала у Элизабет смех, который музыкальным звоном разнесся по комнатам.
– Я уверена, что викарий не может делать ничего подобного.
– Боюсь, что Ян прав, моя дорогая, – признался Дункан, простодушно улыбаясь, – но я всегда играю честно, когда у меня есть партнеры. А мухлевать я себе позволяю только в том случае, когда играю с кем- нибудь воображаемым, например, с Наполеоном на острове Святой Елены.
– Ах, вот оно что! – сказала Элизабет, с улыбкой глядя на Яна, усаживающегося за стол со своей кружкой. – Такое и со мной бывает!
– Так вы играете в вист? Она кивнула.
– Эрон научил меня, когда мне было всего двенадцать лет, но до сих пор он каждый раз обыгрывает меня.
– Эрон? – улыбаясь, спросил викарий.
– Это наш кучер, – объяснила Элизабет, радуясь возможности поговорить о своей «семье» в Хэвенхёрсте. – Но в шахматы я играю лучше, этому меня научил Бентнер.
– А это кто же?
– Наш дворецкий.
– Понятно, – сказал викарий, но что-то заставило его продолжить: – А как насчет домино?
– О, тут специалист миссис Бодли, наша экономка. Мы довольно часто играли с ней, но она всегда выигрывала, потому что относится к игре очень серьезно и даже разработала свою систему. А у меня как-то не вызывают энтузиазма эти плоские прямоугольнички с точками. Шахматные фигуры, на мой взгляд, намного интереснее. Вот где действительно серьезная игра.
Ян наконец решил присоединиться к беседе. Выразительно посмотрев на дядю, он с явной иронией объяснил ему:
– На случай, если ты не догадался, Дункан, леди Камерон – очень богатая молодая женщина. – Этой фразой он охарактеризовал Элизабет как избалованную барышню, привыкшую к тому, что любое ее желание всегда с готовностью исполняет целая армия слуг.
Элизабет напряженно выпрямилась, неуверенная, намеренно он нанес ей оскорбление или же это вышло у него случайно, а викарий сурово посмотрел на Яна, видимо, тоже не одобряя если и не смысл фразы, то, во всяком случае, тон, которым она была сказана.
Ян невозмутимо встретил его взгляд, но в душе разозлился на себя за несдержанность. Вчера вечером он дал себе слово не испытывать к Элизабет никаких чувств, и это решение было окончательным. Из чего следовало, что ее моральный облик и образ жизни не должны иметь для него никакого значения. И тем не менее сейчас он нарочно обидел девушку, хотя она ничем этого не заслужила, если не считать того, что сидит тут, такая возмутительно хорошенькая в этом светло-желтом платье и с таким же желтым бантом в волосах. Ян был настолько недоволен собой, что даже упустил нить разговора.
– А в какие игры вы играли со своими братьями и сестрами? продолжал расспрашивать Дункан.
– У меня был только один брат, но и тот почти все время проводил вне дома. Он учился в Лондоне.
– Но, наверное, по соседству жили другие дети, – предположил викарий.
Элизабет сделала глоток чая и покачала головой.
– Вокруг жили арендаторы, которые снимали у нас коттеджи, но у них не было детей моего возраста. Видите ли, у нас в Хэвенхёрсте плохо с водой, а отец не хотел тратиться на ирригационные работы. Поэтому большинство наших арендаторов переехали на более плодородные земли.
– Тогда с кем же вы проводили время?
– В основном со слугами, – ответила Элизабет. – И мы очень дружили.
– А сейчас? – спросил он. – Чем вы занимаетесь там? Викарий так ловко разговорил ее, что девушка отвечала, не задумываясь и не заботясь о том, какие выводы он может сделать из ее слов.
– Да я почти все время занята – нужно следить за домом.
– Вы говорите так, словно получаете от этого большое удовольствие, – с улыбкой заметил Дункан.
– Это и в самом деле доставляет мне удовольствие. И знаете, что мне нравится больше всего? – доверительно спросила она.
– Понятия не имею.
– Больше всего я люблю торговаться, когда закупаю продукты и прочие необходимые вещи. Это ужасно забавно, и Бентнер говорит, что в этом деле я просто гений.
– Торговаться? – переспросил пораженный Дункан.
– Я рассматриваю это как проявление здравого смысла и как возможность помочь другим людям проявить здравый смысл, – непосредственно объяснила Элизабет, оседлав своего конька. – Ну, например, если бы деревенский пекарь испек только одну булочку, он потратил бы на это… ну, скажем, час. Причем половина этого времени ушла бы на доставание всех необходимых ингредиентов, отмеривание исходных продуктов в нужных пропорциях и раскладывание всего снова по местам.
Внимательно слушавший викарий согласно кивнул, и Элизабет продолжила:
– Однако если бы он собрался испечь двенадцать булочек, ему не понадобилось бы на это времени в двенадцать раз больше, ведь так? – поскольку доставать все необходимое ему пришлось бы только один раз.
– Да, это не заняло бы столько времени.
– О чем я и говорю! – радостно сказала Элизабет. – Так почему же я должна за двенадцать булок платить в двенадцать раз больше, если он не потратил на них в двенадцать раз больше времени? Из этого следует, что если один человек производит какие-либо предметы в большом количестве, а другой человек закупает их в большом количестве, то за каждый предмет отдельно он платит меньше, чем если бы покупал этот предмет в единственном экземпляре. Во всяком случае, так должно быть, если продавец обладает
