– Нет.
– Ян…
– Мне не нужно доказательств.
– Я люблю тебя, – сказала она в отчаянии.
– Мне не нужна твоя «любовь», и мне не нужна ты. Сейчас… – он поднял глаза, когда Долтон постучал в дверь.
– К вам мистер Ларимор, мой лорд.
– Скажи ему, я сейчас его приму, – сказал Ян, и Элизабет в изумлении посмотрела на него.
– Ты… ты собираешься заниматься делами сейчас?
– Не совсем так, любимая. На этот раз я послал за Ларимором по другой причине.
Непонятный страх мурашками пробежал по ее спине.
– Какая… какая причина посылать за адвокатом в такое время?
– Я начинаю бракоразводный процесс, Элизабет.
– Ты что? – ахнула она и почувствовала, как комната поплыла перед ее глазами. – На каком основании? Из-за моей глупости?
– Нарушение обязательств, – резко ответил он.
В этот момент Элизабет сказала бы и сделала все, чтобы заставить его понять. Она не верила, даже не понимала, как нежный, страстный человек, который любил и желал ее, мог с ней так поступить, не выслушав причин, даже не дав ей возможности объяснить. На глазах у нее выступили слезы любви и ужаса, когда неуклюже она попыталась пошутить.
– Ты будешь выглядеть в суде ужасно глупо, дорогой, потому что я буду стоять у тебя за спиной, заявляя, что я более чем желаю сдержать свою клятву.
Ян отвернулся, увидев любовь в ее глазах.
– Если ты не уйдешь из этого дома через три минуты, – ледяным тоном предупредил он, – я обвиню тебя в прелюбодеянии.
– Я не совершала прелюбодеяния.
– Может быть, но тебе потребуется чертовски много времени, чтобы доказать, что ты чего-то не совершала. В этом у меня есть кой-какой опыт. А сейчас, последний раз, убирайся из моей жизни. Все кончено.
Чтобы подтвердить это, Ян подошел и сел за стол, протягивая руку, чтобы позвонить.
– Пусть Ларимор войдет, – приказал он Долтону, который почти тотчас же появился.
Элизабет застыла, в отчаянии ища способа убедить его до того, как Ян сделает решительный бесповоротный шаг, чтобы отказаться от нее. Всеми фибрами своей души она верила, что он любит ее. Бесспорно, если человек любит столь глубоко, чтобы так страдать… Элизабет догадалась, почему он так поступает; молнией у нее в голове промелькнул рассказ священника о том, как вел себя Ян после смерти родителей. Однако Элизабет не была ньюфаундлендом, чтобы он мог отшвырнуть ее и изгнать из своей жизни.
Она подошла к столу, оперлась на него вспотевшими ладонями и подождала, пока Ян не заставил себя посмотреть ей в глаза. Похожая на храброго поверженного печалью ангела, Элизабет посмотрела на своего противника и голосом, дрожащим от любви, проговорила:
– Слушай меня внимательно, дорогой, потому что я честно предупреждаю тебя, что не позволю тебе так поступить с нами. Ты дал мне любовь, и я не позволю тебе отнять ее у меня. Чем сильнее ты будешь пытаться, тем сильнее я буду бороться с тобой. Я буду являться тебе по ночам во сне, так же, как и ты приходил ко мне каждую ночь, когда я была далеко от тебя. Ты будешь лежать без сна по ночам, желая меня, и ты будешь знать, что и я лежу, не смыкая глаз, и хочу тебя. И когда ты больше не сможешь вынести этого, – продолжала она с болью в голосе, – ты вернешься ко мне, и я буду там ждать тебя. Буду плакать в твоих объятиях и говорить тебе, как я сожалею обо всем, что сделала, и ты поможешь мне и покажешь, как мне простить себя…
– Черт тебя возьми, – грубо сказал он с лицом, побелевшим от ярости. – Как заставить тебя замолчать?
Элизабет поморщилась от ненависти, звучавшей в любимом голосе, и глубоко вздохнула, молясь про себя, чтобы она смогла закончить, не расплакавшись.
– Я причинила тебе ужасные страдания, любовь моя, и я буду причинять их тебе еще в следующие пятьдесят лет. И ты будешь заставлять меня страдать, Ян, но никогда, надеюсь, так сильно, как сейчас. Но, если так должно быть, тогда я перенесу это, потому что другой путь – жить без тебя, а это значит не жить совсем. Разница в том, что я знаю это, а ты – нет… пока.
– Теперь ты кончила?
– Не совсем, – ответила Элизабет, выпрямляясь, услышав шаги в холле. – И еще одно, – добавила она, подняв дрожащий подбородок. – Я – не ньюфаундленд! Ты не можешь выкинуть меня из своей жизни, потому что я не хочу оставаться без тебя.
Когда Элизабет ушла, Ян оглядел пустую комнату, всего лишь несколько минут назад такую живую от ее присутствия, и с удивлением подумал, что она хотела сказать своими последними словами. Он посмотрел на входящего в дверь Ларимора, затем кивком указал на стулья перед письменным столом, молча, приглашая адвоката сесть.
– Из вашего письма, – тихо сказал Ларимор, раскрывая свой портфель, – следует, что сейчас вы желаете начать дело о разводе.
Ян с мгновение поколебался, пока полные страдания слова Элизабет проносились у него в голове, противопоставил их тем словам лжи и недомолвкам, которые начались в первый же вечер, когда они встретились, и продолжались до ночи, когда они были последний раз вместе. Он вспомнил мучения первых недель после ее отъезда и сравнил их с холодной благословенной бесчувственностью, занявшей их место. Ян посмотрел на ожидавшего ответа адвоката. И кивнул головой.
Глава 36
На следующий день Элизабет с нетерпением поджидала в холле, когда принесут обе газеты. «Таймс» снимала обвинение с Яна броским заявлением на первой странице.
МАРКИЗ-УБИЙЦА ОКАЗЫВАЕТСЯ
В ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ НЕСЧАСТНЫМ МУЖЕМ
«Газетт» насмешливо замечала, что «маркиз Кенсингтон заслуживает не только оправдания, но и медали за выдержку в крайне трудных обстоятельствах!».
Под обоими заголовками были напечатаны длинные и для Элизабет очень неприятные отчеты о ее смехотворных объяснениях своего поведения.
Накануне суда Яна избегали и подозревали; на следующий день он столкнулся с насмешливым сочувствием и доброжелательностью большей части города. Остальная часть населения верила, что если есть обвинение, то должна быть и вина, потому что богатые люди за деньги выпутываются там, где бедного человека повесили бы. Элизабет знала, что у этих людей имя Яна еще долго будет связано со злом.
Положение Элизабет тоже резко изменилось. Она больше не была заблудшей или неверной женой; скорее леди Торнтон стала знаменитостью, вызывающей восхищение женщин, ведущих скучную жизнь, пренебрежение женщин, не имеющих личной жизни, и суровое осуждение, но и одновременно прощение светских мужей, чьи жены были очень похожи на ту, какой она казалась в Палате лордов. И все же через месяц после освобождения Яна, если бы не Родди Карстерс, который настаивал на том, что Элизабет должна появиться в обществе на той же неделе, когда газеты опубликовали приговор, она могла бы укрыться в доме на Променад-стрит и, спрятавшись за чугунными воротами, ждать Яна.
Это было бы самое худшее, что Элизабет могла сделать, потому что очень скоро она поняла, вопреки своему желанию не верить этому, что Ян, очевидно, без труда сумел выбросить ее из головы. Через
