Элизабет не могла поверить, что Яну не хватает проницательности, так как даже она могла прочитать по лицу Эверли, что у него выигрышные карты! Будучи не в состоянии ни минуты долее этого выносить, она посмотрела на зрителей, собравшихся вокруг стола и ждавших, примет ли Эверли эту ставку, подобрала свои юбки, чтобы уйти. Легкое движение, казалось, отвлекло внимание Яна от противника, третий раз за этот вечер он взглянул на нее, и второй раз его взгляд удержал ее. Когда же Элизабет посмотрела на него в полном отчаянии, Торнтон чуть-чуть, почти незаметно, повернул карты так, чтобы она могла их видеть. У него было четыре десятки.
Чувство облегчения охватило Элизабет, за которым тотчас же последовал страх, что лицо выдаст ее чувства. Быстро повернувшись, девушка почти сбила бедного лорда Хауэрда с ног, стремясь поскорее отойти от стола.
– Мне нужно выйти на воздух на минутку, – сказала она ему, а он, захваченный желанием увидеть, поставит ли Эверли столько же, сколько Ян, кивнул и пропустил ее без возражений.
Элизабет понимала, что, показав ей свои карты, дабы успокоить ее, Ян рисковал – она могла бы сделать или сказать какую-нибудь глупость, которая выдала бы его, но молодая леди не могла понять, почему Торнтон сделал это ради нее. Стоя рядом с ним, Элизабет каким-то образом знала, что он ощущал ее присутствие, так как она чувствовала его, и что ему, пожалуй, нравилось, что она находилась рядом.
Сейчас, однако, когда ей удалось удачно уйти, Элизабет не могла решить, как она объяснит этот торопливый уход, и лихорадочно искала причину остаться в карточной комнате, поэтому перешла к картине, изображавшей сцену охоты, и рассматривала ее с притворным интересом.
– Ваша ставка, Эверли, – услышала она, как резко сказал Ян.
Ответ лорда Эверли заставил Элизабет вздрогнуть.
– Двадцать пять тысяч фунтов, – медленно сказал он.
– Не будь дураком, – сказал ему герцог, – это слишком много для одной партии даже для тебя.
Убедившись, что может контролировать выражение своего лица, Элизабет пробралась обратно к столу.
– Я могу это позволить себе, – проговорил Эверли ровным голосом. – Что беспокоит меня, Торнтон, так это, сможете ли вы оплатить ставку, когда проиграете.
Элизабет вздрогнула как от удара, как будто оскорбление было нанесено ей, но Ян всего лишь откинулся в кресле и смотрел на Эверли в долгом, леденящем молчании. После длинной напряженной паузы он сказал угрожающе тихим голосом:
– Я могу поднять ставку еще на десять тысяч фунтов.
– Вы не получите еще десяти тысяч фунтов под ваше проклятое имя, – прошипел Эверли. – Я не поставлю деньги на пустую бумажку, подписанную вами.
– Довольно, – резко сказал герцог Хэммонд. – Ты заходишь слишком далеко, Эверли. Я гарантирую его кредит. А сейчас или принимай ставку, или кончай игру.
С яростью Эверли посмотрел на Хэммонда и затем презрительно кивнул Яну.
– Еще десять тысяч, а теперь посмотрим, что у вас!
Не говоря ни слова, Ян повернул руки ладонями вверх, и карты красиво упали на стол, приняв правильную форму веера из четырех десяток. Эверли вскочил со стула.
– Жалкий мошенник! Я видел, как вы вытащили эту последнюю карту из-под колоды. Я знал это, но отказывался верить собственным глазам.
Громкие голоса раздались в комнате при этом смертельном оскорблении, но за исключением лишь мускула, дернувшегося на сжатых челюстях Яна, выражение его лица не изменилось.
– Назовите ваших секундантов, вы, ублюдок! – прошипел Эверли, опираясь сжатыми кулаками на стол и с ненавистью смотря на Торнтона.
– При данных обстоятельствах, – медленно произнес Ян усталым ледяным голосом, – полагаю, это я имею право решать, нужна ли мне сатисфакция.
– Не будь ослом, Эверли, – неодобрительно сказал кто-то, – он хлопнет тебя как муху.
Элизабет почти ничего не слышала; все, что она знала, – это то, что будет дуэль, когда ее не должно быть.
– Это все – ужасная ошибка, – вырвалось у нее, и недовольные, недоверчивые мужские лица находящихся в комнате повернулись к ней. – Мистер Торнтон не мошенничал, – торопливо объяснила она. – У него были все эти четыре десятки до того, как он взял последнюю карту. Я украдкой взглянула на них, перед тем как собиралась уйти несколько минут назад, и видела их у него в руках.
К ее удивлению, никто, казалось, не поверил ей и даже не проявил интереса к тому, что она сказала, включая лорда Эверли, который ударил ладонью по столу и злобно сказал:
– Черт возьми, я назвал вас мошенником… А теперь я называю вас тр…
– Ради Бога! – воскликнула Элизабет, обрывая его на слове «трус», которое, как она знала, заставит любого человека чести вызвать на дуэль. – Неужели никто из вас не понял, что я сказала? – взмолилась она, переводя взгляд с одного на другого из мужчин, стоящих вокруг, и думая, что если они не заинтересованные стороны, то поймут объяснение быстрее, чем лорд Эверли. – Я только что сказала, что у мистера Торнтона уже были все четыре десятки и…
Ни одно лицо не изменило надменного выражения, и в эту минуту ясного озарения Элизабет увидела и поняла происходящее, поняла, почему ни один из них не вмешивается. В комнате, полной лордов и рыцарей, которые глубоко осознавали свое общее превосходство, Ян – человек не их круга – здесь был в меньшинстве. Он – чужак, Эверли – свой, и они никогда не встанут на сторону чужого, выступив против своего. Более того, отказавшись принять возражения Элизабет, Ян умело показывал, что лорд Эверли не заслуживает того, чтобы тратить на него время или усилия, поэтому присутствующие принимали это как оскорбление на свой счет.
Лорд Эверли все понимал и становился более разъяренным и отчаянным, глядя на Яна со смертельной ненавистью.
– Я найду вас, вы низкий…
– Вы не можете, милорд! – вырвалось у Элизабет. Эверли отвел взгляд от Яна и с удивлением и гневом посмотрел на нее. С присутствием духа, которого она и не подозревала у себя, Элизабет весело улыбнулась Томасу Эверли и кокетливо обратилась к нему, рассчитывая, что тот не устоит перед ее чарами. – Как глупо с вашей стороны, сэр, назначать дуэль на завтра, когда вы уже обещали мне прогулку в деревню.
– Но, в самом деле, леди Элизабет, это…
– Нет, я очень сожалею, милорд, но я настаиваю, – прервала Элизабет с видом глупой невинности. – Я не позволю, чтобы меня отставляли в сторону, как… как… Не позволю!…-закончила она в отчаянии. – Очень нехорошо с вашей стороны так нечестно поступать со мной. И я… я шокирована тем, что вы можете нарушить слово, данное мне.
Лорд Эверли был похож на рыбу, пойманную на крючок, когда Элизабет направила на него всю силу своих ослепляющих зеленых глаз и очаровывающей улыбки. Хриплым голосом он сердито сказал:
– Я провожу вас в деревню после дуэли с этим невежей на заре.
– На заре? – воскликнула Элизабет с притворным испугом. – Вы слишком утомитесь, чтобы составить мне веселую компанию, если встанете так рано. И, кроме того, дуэли не будет, так как мистер Торнтон не вызовет вас, потому что… – Она повернулась к Яну Торнтону и торжествующе закончила: – Потому что он не может быть настолько нелюбезным, чтобы застрелить вас, лишив меня завтра вашего общества. – Не давая Яну возможности возразить, Элизабет обратилась к остальным мужчинам и весело воскликнула: – Ну вот, все улажено. Никто не мошенничал при игре, никто никого не собирается застрелить.
За свои усилия Элизабет была вознаграждена сердитыми осуждающими взглядами всех в комнате, кроме двоих, – герцога Хэммонда, который, казалось, пытался решить, или она слабоумная, или талантливый дипломат, и Яна, который наблюдал за ней, приподняв бровь и как бы ожидая, какую еще нелепую штуку она выкинет.
Когда, казалось, никто не мог двинуться с места, Элизабет взяла окончание дела в свои руки.
– Лорд Эверли, я думаю, это вальс, а вы обещали мне вальс.
Грубый мужской смех в глубине комнаты, который лорд Эверли ошибочно принял на свой счет, а не на счет Элизабет, заставил его густо покраснеть. Взглянув с яростным презрением на нее, он повернулся на каблуках и вышел из комнаты, оставив девушку стоящей на том же месте. Она чувствовала себя смешной,
