но тяжесть спала с ее души. Лорд Хауэрд наконец оправился от шока и спокойно предложил ей руку.
– Позвольте мне заменить лорда Эверли, – сказал он.
Элизабет не давала волю своим чувствам, пока не вошла в зал, и тогда единственное, что она могла сделать, это удержаться на дрожащих ногах.
– Вы новичок в городе, – мягко сказал лорд Хауэрд. – И надеюсь, не рассердитесь, если я скажу, что то, что вы делали там, вмешиваясь в мужские дела, – никуда не годится.
– Я знаю, – со вздохом согласилась Элизабет, – по крайней мере сейчас знаю. В то время я не задумывалась.
– Мой кузен, – сказал мягко лорд Хауэрд, имея в виду виконта Мондевейла, – может понять. Я постараюсь, чтобы он услышал правду от меня, прежде чем услышит раздутые сплетни от кого-нибудь другого.
Когда танец окончился, Элизабет извинилась и пошла в гостиную, надеясь хоть минуту побыть одна. К несчастью, в ней расположилось несколько женщин, говоривших о событиях в карточной комнате. Ей хотелось укрыться в своей спальне, пропустив поздний ужин, который подадут в полночь, но разум предупреждал ее: спрятаться – это самое плохое, что она может сделать. Не имея другого выбора, Элизабет изобразила на лице безмятежную улыбку и вышла на террасу подышать воздухом.
Лунный свет лился по ступеням террасы и далее в освещенный фонарями сад, и через минуту блаженного покоя Элизабет захотелось продлить его. Она пошла в сад, вежливо кивнув нескольким парочкам, встретившимся ей по дороге. На краю сада остановилась и затем, повернув вправо, вошла в беседку. Голоса замерли вдали, остались отдаленные звуки нежной музыки. Она простояла несколько минут, когда позади нее мягкий, словно тяжелый бархат, голос произнес:
– Потанцуйте со мной, Элизабет.
Испуганная неслышным появлением Яна, Элизабет резко повернулась и взглянула на него, бессознательно прижав руку к горлу. Она думала, что он рассердился на нее в карточной комнате, но выражение его лица было одновременно серьезным и нежным. Призывные звуки вальса кружили вокруг нее, и Ян раскрыл объятия.
– Потанцуйте со мной, – повторил он тем же чуть хриплым голосом.
Будто во сне, Элизабет подошла к нему и почувствовала, как его правая рука обняла ее талию, прижимая к крепкому, сильному телу. Левая сжала ее пальцы, и неожиданно она медленно закружилась в объятиях мужчины, который танцевал вальс с естественной грацией человека, танцевавшего тысячу раз.
Сквозь перчатку Элизабет чувствовала крепкое и широкое плечо с твердыми мускулами, никакой ваты, а рука, охватывающая ее талию, похожая на стальную ленту, прижимала крепче, чем позволяло приличие. Она должна была чувствовать себя в опасности, в чужой власти, но вместо этого чувствовала себя уверенно и в безопасности. Однако Элизабет начала ощущать некоторую неловкость и решила, что следует вести какой-то разговор.
– Я думала, вы рассердились за то, что я вмешалась, – сказала она, обращаясь к его плечу.
В голосе Яна звучала улыбка, когда он ответил:
– Не рассердился. Я был восхищен.
– Я не могла позволить им называть вас мошенником, когда твердо знала, что это не так.
– Я думаю, меня называли и похуже, – спокойно сказал он, – особенно ваш вспыльчивый молодой друг Эверли.
Элизабет удивилась, что могло быть хуже, чем мошенник, но хорошие манеры не позволяли ей спросить его. Подняв голову, она с тревогой посмотрела ему в глаза и спросила:
– Вы не намерены требовать сатисфакции у лорда Эверли позднее, правда?
– Надеюсь, – сказал он, улыбаясь, – что я не настолько неблагодарен, чтобы испортить все ваше рукоделие в карточной комнате, сделав это. Кроме того, было бы весьма невежливо с моей стороны убить его, когда вы очень ясно объяснили, что он уже занят завтра, сопровождая вас.
Элизабет засмеялась, ее щеки горели от смущения.
– Знаю, я говорила как настоящая павлиниха, но это единственное, что могла придумать. Видите ли, мой брат тоже очень вспыльчив. Я очень давно обнаружила, что, когда он разойдется, а я дразню или льщу ему, он приходит в чувство намного быстрее, чем когда я пытаюсь урезонить его.
– Я весьма опасаюсь, – сказал ей Ян, – что завтра вы все-таки не получите в сопровождающие лорда Эверли.
– Потому что он сердит за мое вмешательство, вы хотите сказать?
– Потому что, вероятно, в данный момент его заболевшего слугу грубо разбудили и приказали сложить вещи его милости. Он не захочет оставаться здесь, Элизабет, после случившегося в карточной комнате. Боюсь, что вы унизили его своей попыткой спасти ему жизнь, а я осложнил все, отказавшись принять его вызов.
Широко раскрытые глаза Элизабет затуманились, и он, утешая ее, добавил:
– Несмотря на это, ему лучше быть живому и униженному, чем мертвому и гордому.
Вот, подумала Элизабет про себя, разница между джентльменом по происхождению, как лорд Эверли, и джентльменом по положению, как Ян Торнтон. Истинный джентльмен предпочитает смерть позору, по крайней мере так говорит Роберт, который всегда выделяет отличительные черты своего класса.
– Вы не согласны?
Слишком погруженная в собственные мысли, чтобы думать, как это прозвучит, она кивнула и сказала:
– Лорд Эверли – джентльмен и дворянин, и как таковой, вероятно, предпочел бы смерть бесчестию.
– Лорд Эверли, – возразил он мягко, – безрассудный молодой дурак, рискующий жизнью из-за карточной игры. Жизнь слишком дорога для этого. Когда-нибудь он будет мне благодарен за отказ.
– Это джентльменский закон чести, – повторила она.
– Умирать из-за спора – не честь, а пустая трата человеческой жизни. Человек добровольно умирает за дело, в которое верит, или защищая других, тех, кого любит. Любая другая причина – не более чем глупость.
– Если бы я не вмешалась, вы бы приняли его вызов?
– Нет.
– Нет? Вы хотите сказать, – с удивлением спросила она, – что позволили бы назвать себя мошенником и не пошевелили пальцем, чтобы защитить свою честь или доброе имя?
– Я не думаю, что моя «честь» была поставлена на карту, или даже если была, я не могу понять, как убийство мальчика может восстановить ее. А что касается моего «доброго имени», то оно подвергалось сомнению не однажды.
– Если так, почему герцог Хэммонд защищает вас перед обществом, что он явно делал сегодня?
Его взгляд утратил свою мягкость, и улыбка исчезла.
– Это имеет значение?
Глядя в эти колдовские янтарные глаза, чувствуя руки, обнимающие ее, Элизабет плохо соображала. Она не была уверена, что что-либо имело значение в этот момент, кроме звука его глубокого, неотразимого голоса.
– Полагаю, что нет, – неуверенно сказала она.
– Если это убедит вас, что я не трус, полагаю, я мог бы разукрасить ему лицо, – и тихо добавил: – Музыка кончилась.
Только теперь Элизабет осознала, что они больше не вальсируют, а только слегка покачиваются вместе. Не имея предлога оставаться в его объятиях, она попыталась скрыть разочарование и отступила, но как раз в этот момент музыканты заиграли другую мелодию, и их тела начали снова двигаться в ритме музыки.
– Так как я уже лишил вас вашего эскорта на завтрашней прогулке в деревню, – сказал он через минуту, – вы не подумаете о замене?
Ее сердце подскочило от радости, так как она подумала, что он собирается предложить себя в сопровождающие. И снова Ян прочел ее мысли, но его слова охладили Элизабет.
